Если б я не упала на ледянке и не утащила Женьку за собой, это надо было бы сделать специально. Мой самый-самый первый поцелуй с одноклассником Ванькой после дискотеки в десятом классе был неуклюжим и неловким, от него не осталось ничего, кроме коротенькой гордости: ну как же, я теперь совсем взрослая, даже с мальчиком целовалась. Потом были другие первые поцелуи, разные – но точно не такие.
Я даже представить себе не могла, что такое может быть. Когда вдруг станет все равно, что мы валяемся в сугробе и снег набивается за шиворот, что где-то рядом ходят люди, смотрят и думают: ну как не стыдно? Вдруг все на свете покажется неважным, кроме его рук, обнимающих так крепко, глаз так близко и губ, от которых невозможно оторваться.
Еще, еще…
И как теперь? Как дойти до площади, где припаркована машина, доехать до дома, который внезапно оказался не в сорока минутах, а на другом конце галактики?
От печки тянуло одуряющим теплом, тихо играла музыка, за окнами мелькали огни. Мы молчали, и это молчание было похоже на то, как все замирает перед грозой. Я посматривала искоса на Женьку, ловила его взгляды, когда останавливались на светофорах. А в лифте, опередив, нажала кнопку пятого этажа и, глядя ему в глаза, прикрыла панель рукой.
Он снял ее и поцеловал между большим и указательным пальцем, легонько прихватив кожу зубами…
И с этой секунды все еще больше подернуло флером нереальности и смешанного с восторгом ужаса.
Женька всем телом притиснул меня к стене лифта, вжавшись так, что я едва могла дышать. Руки тяжело легли на бедра, лбом он касался моего лба, глаза – в глаза, так близко, что расплылись, и я утонула в черном омуте зрачков. Самым кончиком языка он остро обводил мои губы, задерживаясь в уголках, рисуя там точки и уворачиваясь, когда я тянулась к нему и пыталась поймать.
Это была пытка – такая мучительная и такая… волшебная. И ее тоже хотелось растянуть так долго, насколько хватит терпения. Но лифт, зараза, остановился и распахнул двери.
Ключ сначала не влезал в скважину, потом никак не хотел поворачиваться, и я уже испугалась, что замок снова зажевал его. Но, наверно, дело было в том, что у меня дрожали руки. С чего бы это? Может, потому, что кто-то, наклонившись, покусывал мочку уха?
- Оля… Олечка…
Так мягко-бархатно, низко, чуть хрипловато, что я заскулила по-щенячьи от нетерпения. Он словно гладил, ласкал меня своим голосом – кто бы мог подумать, что мое имя может звучать так… эротично, возбуждающе.
Открыла наконец дверь, втащила Женьку за собой, захлопнула.
И как будто от всего мира отгородились. Делай со мной теперь все, что захочешь. Потому что я этого хочу.
Пока расстегивала пуговицы, он уже успел реактивно снять куртку и ботинки. Вытряхнул из шубы, повесил ее на вешалку, а потом подхватил меня за талию и посадил на тумбочку.
Что, прямо здесь?! Ну… а почему бы и нет?
Но Женька наклонился, расстегнул молнию сапога, снял его и носок, пробежался пальцами по лодыжке, коснулся губами обтянутой колготками косточки.
Черт, а так можно было? С ним все оказывалось каким-то новым, необычным, неожиданным, вызывающим немедленный отклик.
Расправившись со вторым сапогом, он расстегнул две пуговицы на моей блузке, провел языком по ложбинке груди. Я запустила пальцы в Женькины волосы, уткнулась в них носом, шалея от его запаха.
Даже подумать толком не успела о том, что лучше бы все-таки на какой-нибудь более подходящей поверхности, чем на первой, как сказала Зойка, попавшейся. И на второй тоже. Он словно услышал, поднял, как пушинку, и перекинул через плечо.
- Военный трофей? – нервно хихикнула я.
- Добыча, - хмыкнул Женька, стиснув мою попу… наверно, чтобы не упала.
Ну а я… укусила его за вырезку и засунула обе руки под ремень брюк, исследуя рельеф musculus gluteus maximus.
Вообще-то у меня не было комплексов касательно секса, но я всегда словно со стороны за собой наблюдала. Такой… Роскомнадзор: а можно ли вот так, а не покажется ли, что это уж слишком. С Платоновым – с которым спала два года. А вот теперь с мужчиной, которого толком даже не знала, контроль взял и выключился. Потому что как-то само собой стало ясно: можно все. И абсолютно неважно, что он там подумает. Потому что подумает все правильно.
Хотя нет, насчет одного пункта контроль все-таки сработал. Видимо, это вошло в привычку на уровне инстинкта: «Кир, резину!» Сам он подобные вещи в голове не держал, полностью переложив контрацепцию на меня.
Но блин, отправить Женьку в тумбочку, где лежит запас от предыдущих отношений?
- Жень, только ты…
- Спокойно, Маша, я Дубровский, - он сгрузил меня на кровать и зашуршал карманом. – Насчет этого паришься?
- Уже на парюсь, - я послала Роскомнадзор в задницу и окончательно отключила голову.
Господи, как же это было классно – ни о чем не думать, полностью раствориться в ощущениях, как в солнечном свете на пляже. Тем более, что ощущения были…
Теперь понятно, почему та овца так вопила…
Мысль пробежала бледно и тут же растворилась где-то в заоблачной дали. Сколько бы их там ни было, овец этих, все это сейчас не имело значения, потому что во всей вселенной остались только мы вдвоем.
Трусы с розами? Я даже не заметила, в какой момент они улетели куда-то на Марс, потому что вместо них уже были его руки и язык, которые безошибочно находили самые чувствительные и отзывчивые места, как будто знали их заранее. Как будто ему кто-то нарисовал карту. И я без всяких стеснений стонала и извивалась по-змеиному: хорошо было так, что просто невыносимо. И как только мне хватило сил оттолкнуть его в микроне от взрыва?
- Подожди! – я перевернулась на живот и вцепилась зубами в подушку, балансируя на грани, пытаясь не отпустить это дьявольски прекрасное состояние, но и не перешагнуть за него. – Хочу… с тобой!
- Да? Ну… хорошо.
Его губы коснулись магического треугольника чуть ниже поясницы, даже не кожи, а пушка на ней, и вдоль позвоночника побежали тонкие серебряные стрелки. Он тяжело накрыл меня собою, ладони нырнули под грудь, пальцы обводили, щекотали сжавшиеся соски. Я грызла подушку и хныкала, а Женька целовал меня в шею и шептал на ухо такое, от чего я раньше, наверно, умерла бы, если б услышала.
Ну нет, не могу больше!
Как-то мне все-таки удалось вырваться, выбраться, развернуться к нему. Что уж там притворяться, я ведь пыталась представить, какой он… И ведь угадала же! Застыла на мгновение, глядя жадно, буквально облизывая глазами, потом потянула к себе. А когда он вошел – сильно, глубоко, заполнив собою, - подумала, поняла, что рано или поздно это все равно случилось бы. Потому что не могло не случиться. Как будто было предопределено заранее, задолго до того, как я заперла его машину и он позвонил мне.
Впрочем, на этой мысли я не задержалась, потому что хватило всего нескольких секунд, нескольких движений, чтобы упасть в пропасть с кипящей лавой, умирая от наслаждения и от досады. Но Женька продолжал вколачивать меня в матрас, сильнее, быстрее, и оказалось, что может быть еще лучше – когда перетекаешь сквозь кожу, растворяешься друг в друге и исчезаешь в общей вспышке сверхновой звезды…
Глава 26
Глава 26
Евгений
Она была не первой, далеко не первой. Но почему-то казалось, что все как в первый раз. Так же остро и необычно. Только без страха. Хотя нет, страх был, но совсем другой. Будет ли все хорошо. Потому что очень нужно было, чтобы все получилось хорошо. Необходимо. И в какой-то момент страх ушел - когда ушли сомнения.
Все будет идеально.
Почему я был в этом уверен? Потому что просто… знал.
Как вообще понимаешь, что именно этот человек, которого толком и не знаешь, тебе нужен? Со мной такого еще никогда не было. Ни с Настей, ни с Риткой, ни Лизой. Хотя на Лизе я вполне мог жениться.
Отец рассказывал, как познакомился в Сочи с матерью. Никаких там взрывов, молний и искр из глаз. Просто увидел и подумал: моя, и точка. Похоже, у нее не было шансов отвертеться.
