после того, как поделимся нашими воспоминаниями, станет больно. Ведь нам так и не удалось все сохранить.
Глеб делает какие-то манипуляции с телефоном, полностью погружаясь туда. Оформляет заказ, наверное. А я смотрю на него. Впитываю каждую черточку, улавливаю движения каждой мышцы, фиксирую каждый взгляд и эмоцию. Все в новинку и все знакомо одновременно. Сейчас он ухмыльнется и скажет какую-то шутку.
– Мила, тут предлагают то тайское блюдо. Может, стоит взять? Но чур, первой пробудешь ты.
Я молчу, продолжаю изучать.
Сейчас он извиниться, потому что будет думать, что меня задели его слова, и я могла обидеться.
– Прости. Не подумал, что могу обидеть.
Через минуту он откинет телефон и подойдет ко мне, будет снова вглядываться, изучать. Я для него уже не та Мила. Он тоже пытается меня узнать.
Я оказываюсь права. Он кладет телефон на столешницу и медленно подходит ко мне.
– Ты в порядке?
– В полном.
– У тебя на лице нарисован вопрос. Спрашивай.
– Почему у нас не получилось?
– Звучит как раунд. Только мой черед.
– Ответь.
Глеб отходит к дивану и усаживается на него. Выглядит спокойным, но почему-то мышцы напряглись. Улыбка грустная, а в глазах больше не играют блики.
– Я не знаю, Мила. Может, по той причине, по которой никто из нас так и не позвонил?
– Я не могла.
– И я не мог.
– Глупо все как-то вышло…
– Жалеешь? Что не позвонила?
– А ты?
– Глеб… просто тогда мне пришлось любить себя сильнее, чем тебя. Ты не понимаешь…
– Так объясни.
Я подхожу к нему ближе. Наши колени упираются друг в друга. Любое неверное движение, и я упаду на него. А Глеб поймает, я в этом уверена. Он смотрит на меня снизу вверх. И кажется, что в эту самую секунду я имею над ним власть. Хочется упиться ей, насладиться. Иметь Глеба Навицкого в своем подчинении.
На мне юбка по длине чуть ниже колена. Непривычная сейчас для меня вещь. Она из летящего шифона с каким-то абстрактным рисунком. Я слегка ее задираю. А сажусь на него, на его бедра. Поддаюсь вперед. Моя грудь касается его, я чувствую биение его сердца. Оно частое. И мне нравится этот ритм.
Губы почти соприкоснулись. Жалкие и никчемные пару сантиметров. Вглядываюсь в его бездну, и она готова меня поглотить. То, что искала, оказалось рядом. Его тьма станет моей тьмой. Самый правильный дуэт.
– Балеринка, что ты делаешь?
– Сама не знаю… – мой голос потерянный.
Даю себе время, чтобы набраться сил и встать. Потому что грань близка, даже очень.
Секунда. Две. Три.
Мила.
Я отталкиваюсь от его плеч, чтобы подняться, но Глеб не позволяет. Он притягивает обратно. Ладонью фиксирует затылок. А взгляд бродит по моему лицу. Быстро-быстро. Словно есть только мгновение, чтобы решить – правильно или неправильно.
Большим пальцем проводит по нижней губе, оттягивает ее, и опускается ниже по линии подбородка, шеи, ключицы, касается груди. И я за гранью. Ныряю в его бездну.
– Блядская балеринка.
Губы, которые целовали меня во сне. Жесткий и властный поцелуй, что не имеет ничего общего с нежностью и лаской. Он грубо раздвигает мои губы и врывается в мой рот. Словно давно хотел это сделать. Желал этого больше всего на свете. Снова ощутить этот вкус шоколада, свою дозу. Смертельную. Ту, что унесет нас обоих за грань.
Пытаюсь вырваться, отталкиваю его. Слишком быстро, слишком остро. Снова воспоминания обрушиваются. О наших ночах, касаниях, таких же бешеных поцелуях. Накрывают, а потом отпускают, потому что сейчас по-другому.
– Рита… – одно слово, которое переворачивает все.
– Черт…
Я встаю с его колен и отхожу к окну. Сердце вырывается наружу, а дыхание жесткое. В горле спазм. Не то от слез, не то от отчаяния. Что все так глупо получилось.
Поворачиваюсь лицом к Глебу. Его плечи так же часто поднимаются. Сам он весь напряжен. Руки сложил на поясе, а голова опущена. О чем он думает? И что решает?
Делаю шаг в его сторону. Тихий, бесшумный. Я не хочу ничего тормозить. Я его жена. Пусть ненадолго, остались формальности. Но это я имею на него право сейчас. Не она. Я выгрызла это право. Если я так из-за него страдала, может, мне полагается какой-то бонус?
– Глеб?
Он молчит. Я вижу только его сильную спину. Снова. Отчаяние топит, а надежда погасает.
– ГЛЕБ?
Первая слеза скатывается по щеке. Я чувствую только ее след. Он холодный. Так ощущается лед на коже. Легкое покалывание. За первой слезой скатывается вторая, еще холоднее. Так чувствуется одиночество. А может, обида. Третья слеза говорит, что нет, снова не я. Всегда не я.
Опускаю взгляд, закрываю глаза.
Я чувствую, как горячие ладони ложатся мне на талию и прижимают к себе. Они крепкие, родные, но вместе с тем аккуратные, словно боятся мне навредить. Я щекой прижимаюсь к его груди, там, где сердце, и слушаю его стук. Он неразмеренный. Немного сбился с заданного курса, частый. И делаю глубокий вдох. Улыбка на губах появляется сама с собой. Я словно в своем сне. Стоит открыть глаза и снова все исчезнет. Я окажусь одна, в той палате, без возможности самостоятельно встать и идти. Или в квартире, среди ночи, когда за окном начала визжать чья-то сигнализация.
– У тебя дар вносить изменения в мою жизнь.
Я поднимаю голову, и мы скрещиваемся взглядами. В его – обреченность, он словно сломанная игрушка в руках задиристого хулигана. Сломанная, потрепанная, никому не нужная в итоге.
Его поцелуй нежный, с толикой искорки. Это не пламя, не пожар, не дикий огонь. Просто маленькая искорка. Но она самая важная. Именно с нее то начинает все гореть.
Его губы ласковые, растворяют меня на молекулы. Тону, цепляясь за его плечи. А Глеб не дает мне это сделать. Держит. Крепко.
Мои руки изучает его. Сначала крепкую шею, проходятся по плечам, нахожу косточки ключицы, ласково обвожу их и опускаюсь вниз. Расстегиваю маленькие пуговки на рубашке. А под ней горячая кожа. Пылает и жжется, что нежная кожа на кончиках пальцев загорается в момент, и я чувствую легкое покалывание.
Глеб берет меня на руки и относит к дивану. Опускает меня и опускается сам. Его тяжесть приятная и долгожданная.
Мы целуемся долго, словно ждали всю вечность. Она проскользнула между нами и разделила. Наши руки изучают друг друга. Теперь мы другие, касания другие. И есть ли у нас теперь эта вечность?
Куда-то вдаль летит моя футболка.
