Ладно… может, вот это самая горячая вещь на свете. А может, все это… то, как порочно его палец обращается с моим клитором. Его слова, произнесенные хриплым и низким, чуть громче шепота, голосом. И эта рука, зажимающая мне рот. Заглушающая крики удовольствия, когда моя спина выгибается над сиденьем. Бедра выпячиваются. Ноги широко расставлены. Одна закинута на него, другая безжизненно распласталась по салону.
Да.
Все это чертовски сексуально.
Но, подождите.
Он не сделал типичного поступка Того Самого Парня, который стал бы самым сексуальным на сегодняшний день. И когда я выхожу из своего посторгазмического кайфа, то обнаруживаю, что выжидающе смотрю на него. Ожидая, предвкушая то, что произойдет дальше. То, чего так и не происходит.
Он застегивает молнию на моих штанах. Целует меня в плечо. Сжимает член через штаны и стонет. Наши глаза встречаются, и он моргает несколько раз, прежде чем наклониться ко мне, вглядываясь в мое лицо.
— У тебя приступ?
— Что? Нет. Почему ты спрашиваешь?
— Потому что ты смотришь на меня безумным взглядом. Даже не моргаешь.
— Может, я кое-чего жду…
Пытаюсь выглядеть обуреваемой страстью. Хлопаю ресницами. Что только еще больше сбивает его с толку. Он анализирует каждую черту моего лица. Ищет подсказку. Приходит к выводу, что все понял, и ухмыляется. Но еще до того, как он открывает рот, я знаю, что он ни хрена не понял.
— Не волнуйся, детка. Ты получишь это «кое-что» и многое другое. Но я не буду трахать тебя на заднем сиденье машины. На то, что я планирую с тобой сделать, уйдет гораздо больше времени, чем десять минут.
Бла-бла.
Бла-бла.
Бла-бла.
— Я жду не этого, — невозмутимо заявляю я.
Его брови взлетают до линии роста волос, и он смеется.
— Не сдерживайся, красавица. Скажи мне, что ты чувствуешь на самом деле.
— Речь не о моих чувствах. Речь о том, чего я хочу. — Я застегиваю брюки, скрещиваю ноги и отворачиваюсь к окну, чтобы не смотреть на него. — Иногда ты настоящий отстой в том, чтобы быть Тем Самым Парнем.
Он проводит большим пальцем по моей челюсти — тем самым большим пальцем, который должен пососать, закрыв глаза и издав гортанный стон, потому что вкус моей влаги вызывает некое непреодолимое, первобытное желание заявить на меня права.
Он берет меня за подбородок и поворачивает к себе лицом. Конечно, моя обида его забавляет, и на его лице эта глупая ухмылка.
— Что?
— Что… что?
— Чего ты хочешь, Пенелопа?
— Сейчас это не важно, Джейк. Ты уже все испортил.
Он наклоняется ко мне. Целует верхнюю губу. Нижнюю. Мой подбородок все еще между его пальцами, которые теперь так близко к его рту…
— Скажи мне. Что за поступок Того Самого Парня я испортил на этот раз?
— Понимаю, ты считаешь это смешным, но если ты когда-нибудь хочешь научиться, тебе нужно это знать.
Я отстраняюсь и увеличиваю небольшое расстояние между нами. Его веселье только растет. Он едва может сдержать улыбку, пытаясь выглядеть серьезным, поднимает руки в знак поражения и откидывается на спинку сиденья.
— Пожалуйста. Просвети меня.
Я не теряю времени даром.
— В каждом любовном романе, всегда после того, как герой, он же Тот Самый Парень, хорошенько поработает пальцами на заднем сиденье автомобиля, он совершает поступок, от которого трусики героини вспыхивают. Это вновь разжигает чувства, так что, придя в себя после первого оргазма, она уже в предвкушении следующего.
Он больше не борется с улыбкой.
— Так что же я сделал не так?
— Ты вытащил руку из моих штанов и вытер пальцы о свои брюки, будто они в конденсате от стакана с водой, а не в сладком, греховном, невинно сексуальном криптонитовом меде, который источает моя вагина.
Глядя на меня, он качает головой.
— Эта чушь, что ты несешь.
— Чушь, которую ты не делаешь, — парирую я.
— Агу. И что именно я должен был сделать, Пенелопа? Ну, со всем этим твоим сладким медом?
— Облизать свои пальцы. Зарычать. Сказать что-нибудь собственническое и непристойное.
— Облизать пальцы?
— Да. Чтобы попробовать меня на вкус. Потому что ты просто ничего не можешь с собой поделать.
В его голосе слышится рычание.
— Зачем довольствоваться только пальцами?
Он сдвигается. Хватает меня под колени. Разворачивает к себе лицом. Тянет на себя. Приподнимает мои бедра и опрокидывает меня на спину. Я приземляюсь с резким «ох». Затем Джейк расстегивает молнию на моих штанах. Рывком спускает их до коленей. Наклоняется и облизывает мою щелку по всей длине. Поверх шелковых трусиков. И почему-то это ощущается лучше, чем, если бы я была совершенно голой.
— Ч-что ты делаешь?
Бросаю взгляд на затемненное стекло, отгораживающее нас от Росса. Смотрю в окно на проплывающие мимо здания, гадая, как близко мы от квартиры Джейка. И, наконец, на него, между моих ног. Он нависает надо мной. Щетина на его подбородке щекочет меня сквозь тонкий материал нижнего белья.
— Даю тебе то, чего ты хочешь.
Я качаю головой. С трудом сглатываю. Вспоминаю, как дышать. И чертовски надеюсь, что сквозь мое грохочущее сердцебиение меня услышат.
— Т-ты же сказал, что времени недостаточно. Помнишь? Примерно две секунды назад. Времени не хватит. Так ты сказал.
— Для этого времени достаточно.
— Но я просто хотела, чтобы ты облизал свои пальцы.
— Прости, детка. — Он ведет носом по моим трусикам и вдыхает. Я чуть не умираю. — Как ты и сказала…
Он делает эту гребаную драматическую паузу и подмигивает, и я боюсь, что то, что он сейчас скажет, может прикончить меня навсегда.
— Я просто ничего не могу с собой поделать.
И… я мертва.
Глава 16
Я — оргазмо-машина.
Дайте мне сжатые сроки, возможность быть пойманной и язык Джейка Суэггера, и я смогу заставить эту сучку пролиться дождем.
Серьезно.
Жидким криптонитом… повсюду.
Я думала, что не смогу пошевелиться, учитывая интенсивный трах языком, который только что пережила, но, как я уже сказала…
Я — машина.
И обещание члена Джейка внутри меня придает дополнительной бодрости моему шагу, когда мы выбираемся из машины, проходим через вестибюль, поднимаемся на лифте — я в углу, напеваю как сумасшедшая, пока он смотрит — через парадную дверь квартиры и в кабинет.
Понятия не имею, почему мы в его кабинете. Он просто сказал: «Кабинет». И я послушалась. Потому что мысль о том, как он трахает меня на своем столе, продолжив с того места, на котором остановился этим утром, заставляет меня отказаться от того тоненького голоска в глубине моего сознания, который говорит, что повторение прошлой ночи — это не то, чего я хочу, и заставляет раздеться, чтобы сэкономить время. Но путь короткий, так что, ниже пояса я все еще одета, когда добираюсь до его стола и поворачиваюсь к нему лицом. А он….
Господи, помилуй, он голый.
Ни единого лоскутка одежды.
Он даже умудрился снять ботинки и носки.
Предо мной… видение.
Он — Адонис.
Он… да, больше у меня нет слов.
Потому что этот мужик — лучший засранец, которого я когда-либо видела в своей жизни, и нет ничего достойного сравнения с голым Джейком Суэггером. Я никогда не видела его полностью обнаженным. Смотреть на него голого по пояс было достаточно трудно. Добавьте к этому мужественные ступни, икры спортсмена, мускулистые бедра и ту штуку, на которую я отказываюсь смотреть, которая болтается между этими мускулистыми бедрами, и я внезапно чувствую, что, возможно, мне не следовало раздеваться.
Мне казалось, я сегодня хорошо выгляжу.
Но по сравнению с ним? Я выгляжу чертовски невзрачно.
Моей нервозности ничуть не помогает то, что для того, чтобы полностью обнажиться за те тринадцать шагов, которые потребовались нам, чтобы добраться до его стола, он должен был провернуть какое-то настоящее волшебное дерьмо.
— Абракадабра. — Взмахиваю воображаемой палочкой.
Он медленно приближается ко мне.
