не самое удачное начало знакомства, я не спешу вмешиваться. А зря.
Антон растерянно хмурится и спрашивает:
– Почему «ниндзя»?
Под ироничное Танино хмыканье я трусливо зажмуриваюсь.
– Потому что так виртуозно весь год избегать встречи с лучшей подругой собственной жены, – сообщает она с явным удовольствием, – может только исчезающий в воздухе японский шпион.
Ведомая любопытством, я краем глаза пытаюсь рассмотреть реакцию Антона на прозвучавшие слова, и спустя несколько секунд ловлю себя на том, что изучаю его уже совершенно открыто: до того я удивлена.
Антон выглядит… смущенным. Быть может, даже пристыженным. Впрочем, он быстро возвращает себе привычно-непоколебимое выражение лица.
– К счастью, – замечает он уверенно, – мы знакомы теперь.
– Не поздно ли? – Внешним спокойствием Таню с толку не сбить.
Зато Антону легко удается учинить в моей душе смуту всего лишь парой слов:
– Не думаю.
– Пойдемте в машину, – перевожу я тему. – Холодно.
– Замерзла? – Взгляд синих глаз снова останавливается на мне, обволакивая в жаркий кокон.
Я неловко пожимаю плечами.
– Чуть-чуть.
– Идем. В салоне тепло. – Антон вдруг подает мне руку, и я, помедлив пару секунд, принимаю ее, не осмелившись на грубый и в общем-то безосновательный отказ. Развод, тем более мирный, не причина пренебрегать жестами вежливости.
Желая удостовериться, что Таня идет следом, я оборачиваюсь и ловлю ее лукавый, полный очевидных намеков взгляд и в ответ строю самое грозное из доступных мне лиц. Чувствую себя пятиклассницей, получившей при подружке подписанную «валентинку», не меньше.
Мы забираемся в машину. Антон подводит меня к пассажирскому месту впереди, и я сажусь. Чуть позже, вспомнив недавний разговор, я досадливо прикусываю кончик языка. На Таню не смотрю намеренно: не хватало только ее подмигиваний и многозначительных улыбок.
Разумеется, расстегивать пуховик я не собираюсь. К тому же мне на самом деле холодно. И, наверное, немного страшно. Вряд ли я готова убедиться в том, что Антону плевать на меня в целом и мои якобы соблазнительные ноги в частности.
– Так что у вас случилось? – интересуется он, прежде узнав Танин адрес, и легко выезжает с парковки перед баром на дорогу.
Пока я размышляю над наиболее удачными и емкими формулировками, Таня избавляет меня от страха сказать лишнего о ее проблемах:
– К нам подкатила парочка не совсем трезвых мужчин. А у меня с этим некоторые… проблемы. Иногда не очень адекватно реагирую. И такси не люблю.
– Понятно, – Антон кивает и тактично не задает лишних вопросов о причинах ее поведения; с трудом я борюсь с внезапным порывом дотронуться до его руки. – Все обошлось?
– Да, конечно, – заверяю я. – Это так, перестраховка. Спасибо, что приехал.
– Спасибо, – повторяет Таня с искренней благодарностью и заодно завуалированно извиняется за беспокойство: – Это я Веру переполошила.
– Не за что. Часто у вас такое?
Таня трясет головой:
– Нет. Я впервые за несколько лет выбралась куда-то вечером.
– А к тебе, – Антон вдруг поворачивается в мою сторону, – часто так «подкатывают?
– Ко мне? – от растерянности я не к месту смеюсь. – Разве я похожа на тех, к кому подкатывают?
– Почему нет? – Он бросает на меня быстрый хмурый взгляд. – Ты красивая женщина.
Вдох замирает на приоткрытых губах, и я не сразу нахожусь с ответом: кажется, Антон впервые столь прямо сделал мне комплимент.
– Я редко куда-то хожу, – признаюсь я честно.
– А хотела бы? – остановившись на светофоре, он снова присматривается ко мне, словно старательно изучает доселе неизведанный и оттого загадочный объект.
Не первый раз за вечер я пожимаю плечами, чувствуя покалывающее изнанку кожи раздражение.
– Не знаю.
Антон молча кивает, и последние десять минут пути мы проделываем в тишине.
– Здесь? – Он тормозит у нужного подъезда.
– Да, – подтверждает Таня. – Спасибо, что подвез!
– Я тебя провожу, – сообщаю я, едва ее не перебив.
Прежде чем мы проведем с Антоном еще около получаса наедине, в салоне навевающего десятки совместных воспоминаний автомобиля, мне нужно перевести дух. Несколько живительных минут вне поля действия крадущего кислород напряжения.
Антон и Таня прощаются. Мы с ней выбираемся из машины и скоро забегаем в подъезд панельной пятиэтажки. Лифта нет, подъем на последний лестничный пролет проходит в болтовне.
– Все-таки он красавчик у тебя.
Я тяжело фыркаю от смеха: дыхание сбивается уже на третьем этаже.
– А то ты фотографий не видела.
– Не, это не то. Вживую хотя бы понятно, на что ты клюнула.
– Да? И на что же?
– На его собранность.
– Что? «Собранность»? – переспрашиваю я с сомнением.
Мы останавливаемся у двери квартиры, синхронно и шумно дыша.
– Ага. – Таня кивает. – Он напряженный такой, прям готов бежать и всех спасать.
– Мне кажется, – замечаю я весело, – ты перекладываешь на Антона свои ожидания от пилотов.
– Ну не знаю, – Таня изображает глубокую задумчивость, однако не забывает искать в сумке ключи. – Есть в нем что-то такое.
– Как скажешь. – Спорить бессмысленно, да и крепнет ощущение, что Антон на самом деле привлек меня в том числе тем, что Таня назвала «собранностью».
Зайдя в квартиру, мы с Таней крепко обнимаемся напоследок и прощаемся, условившись пообедать вместе в середине следующей недели.
– Если вдруг Тема перезвонит… – заговаривает она вновь, едва я переступаю через порог. – Не говори ему, что меня сегодня накрыло, ладно? – Она вздыхает. – Если он еще и про это узнает, то точно сорвется.
Я понимающе киваю.
– Конечно. Скажу, что мы просто хотели пригласить его посидеть с нами.
– Спасибо, милая. – Таня еще раз ненадолго меня обнимает, прежде чем отпустить и с лязгом закрыть металлическую дверь.
Вниз по ступенькам я иду быстро, хотя соблазн замедлить шаг и тем отсрочить близость Антона велик, как никогда. Однако заставлять его ждать больше необходимого жутко неудобно, и оставшиеся лестничные пролеты я преодолеваю почти бегом.
Не сбавляя темпа, я пересекаю дорожку от подъезда к машине и ныряю внутрь салона. Поправляю сбившийся подол длинного пуховика и таки решаюсь его расстегнуть: сама не знаю, чего ради.
– Можем… – Я поворачиваю голову в сторону водительского места и запланированная фраза обрывается. На Антоне нет лица. – Что случилось?
Несколько секунд он смотрит на меня пустым взглядом. Моргает, словно приходит в себя, и, опустив глаза на зажатый в левой руке телефон, сипло отвечает:
– Отец. Умер.
Вместо слов у меня вырывается тяжелый выдох. Я растерянно замираю, не зная, что сделать и что сказать. Сколько всего мной прочитано, обдумано о смерти, а при столкновении с ней, даже опосредованном, слов – нет. Только грудную клетку распирает исходящая от Антона боль и в голове шумно стучит пульс.
– Чем тебе помочь? – спрашиваю я тихо
