это интересно. Ты этим живёшь, погружаешься, дышишь. Для тебя это творчество, магия, волшебство, а не просто способ зарабатывать деньги. Я горжусь тобой и по-доброму завидую, что ты выбрала работу, которая приносит тебе удовольствие.
— А чем бы ты хотел заниматься?
— Да тем же, чем занимаюсь. Я не к тому, что моя работа мне не нравится. Мне не нравится эта грёбаная стажировка. Так над чем ты работаешь сейчас?
— Я работаю над проектом «продай непродаваемое». И мы опять говорим обо мне. Давай о тебе, Марк.
Держа в руке бокал шампанского, я неудачно перехватила альбом и из него вылетела фотография.
Марк нагнулся.
— А это-то здесь зачем? Господи, мама! — возмутился он и поспешно сунул фото в другой альбом.
Я подумала, Марк, наверное, там с голой писькой, он так смутился, что даже покраснел. Или это от виски? Оттого что резко наклонился? Или это не смущение?
— Только не о работе, ладно? — сказал он с нотками раздражения в голосе.
— Хорошо, — легко согласилась я. — Почему ты смотрел именно эти фотографии? — показала на альбом.
— Я уже ответил. — Хм!.. Случайно выпавшая фотография его разозлила. — Это было единственное наше путешествие.
— И всё же. Это не мамины фото. Это те, где вы все вместе, втроём, — наверное, подталкивала я его к ответу, но мне было важно сейчас поговорить не о чёртовом снимке, а развеять его сомнения насчёт мамы, если они были.
— Мне кажется, она хотела уйти за отцом. Поэтому скрывала. Поэтому дотянула до третьей стадии рака. Я не знаю, почему передумала, но она хотела, — сказал Марк уверенно.
— Потому что они поссорились и не успели помириться?
Не знаю, хотела бы Елена Сергеевна, чтобы сын знал правду о той ссоре, особенно сейчас, когда операция прошла хорошо, но я решила не рассказывать. Если захочет, пусть она сама.
— Она знала, что ты так подумаешь, поэтому просила передать тебе: нет. Она не хотела, Марк. Просто так вышло.
На лице у него было написано «И ты ей поверила?», но вслух он этого не сказал.
— У меня есть для неё кое-что, — Марк встал, пересадил кошку на диван и вернулся со свёрнутым листком бумаги в руках. — Я хотел ей отдать раньше, но всё не находил повода. Хотел оставить ей в больнице, но тогда она поймёт, что это был я.
— Она и так поймёт, Марк.
— Но не будет в этом уверена. Скажи, что я нашёл его в книге. Той, что она так и не смогла закрыть. Если понадобится, скажи, что оставил у тебя, в своих вещах.
— Я не буду врать, если она спросит.
— Хорошо. Я не знаю, где и когда отец это написал. Почему вырвал лист и откуда: из дневника или это материал статьи, или незаконченное письмо, а может, он написал матери записку и оставил в книге, прежде чем отправиться в свою последнюю поездку. Но там именно то, чего она так и не услышала.
Я приняла из его рук записку бережно, как драгоценный дар. Развернула.
«Когда люди делают друг другу больно, мало сказать: «Прости». Надо услышать: «Прощаю».
И я говорю: «Прости».
И отвечаю: «Прощаю».
Ни добавить, и ни убавить.
Я сглотнула ком в горле.
— Когда мне её отдать?
— Когда сочтёшь нужным, — ответил Марк. — Пойдём спать.
— Подожди, — положила я записку в карман. — Ты сказал: «Тогда она поймёт, что это был я». Ты что больше в больницу не поедешь?
— Не поеду, Ань, — вздохнул Марк. — Она не хотела, чтобы я знал. И я не хочу, чтобы она знала, что я приезжал.
— Но она будет рада тебя видеть.
— Возможно. Но сидя там в больнице у её кровати, я подумал, что был не прав. Что надо уважать решения других людей, даже если они нам не нравятся или кажутся неправильными, — он развёл руками. — И ты не обязана за ней ухаживать. Это тяжело. Давай я найму сиделку.
— Нет, Марк. Меньше всего ей сейчас нужен чужой человек рядом. Я справлюсь. Я уже договорилась о свободном графике на работе. Сказала маме. Если что, она поможет. Я даже съездила с твоей мамой «на объект». Так что, можно, сказать, я теперь отвечаю ещё за один ремонт. Хорошо, что у меня есть опыт, — улыбнулась я.
— Хорошо, — улыбнулся он и привлёк меня к себе.
Оказывается, я отвыкла с ним спать.
Вот сексом заниматься не отвыкла. Отважно оседлала, прежде чем заснуть. Бурно кончила. И бессовестно подсматривала в самый ответственный момент, как Марк выгнул шею, закатил глаза, в беззвучном крике открыл рот — за то, чтобы видеть выражение его лица в этот момент я бы многое отдала. Я улыбнулась и блаженно закрыла глаза.
И когда он пошёл за мной в душ, снова бесстыже насаживалась на его член, словно мы и не разводились. Тёплая вода текла по его спине. Глазированный кафель холодил мою. И словно мы снова в той высотке на краю реки или на краю света, и его вещи валяются вперемешку с моими.
Секс с ним был завораживающе прекрасен.
А вот выспаться не получилось. Хотя обычно после секса я сплю как убитая.
То мне было жарко, то холодно. То я стягивала с него одеяло, то он с меня.
Его рука была слишком тяжёлой, тело слишком горячим.
Я встала не выспавшаяся, но подумала, что это хороший знак: также было, когда мы только начали жить вместе — Марк для меня уже почти новый человек, другой, незнакомый, хоть и близкий.
Больше нет нужды помнить старые обиды. Можно перевернуть страницу.
Рано утром я отвезла его в аэропорт.
Он поцеловал меня на прощение.
И не сказал, что напишет или позвонит.
Это было само собой разумеющееся?
Или это было то самое: случайный секс с бывшим, после которого не звонят и не пишут?
Я думала об этом всю дорогу.
Слегка отвлеклась, навещая Елену Сергеевну. Но пробыла в палате не больше пяти минут.
Ещё даже утренний обход не начался. Поговорила с врачом, узнала, что ей привезти и… всё.
Ехать на работу было рано (в выходной день всем хотелось поспать), я вернулась домой и, убирая обратно в шкаф альбомы, нашла то фото, что так разозлило Марка.
Нет, он был там не маленький беспризорник с писькой наголо. Он был там с девушкой. Молодой, счастливый, Марк обнимал какую-то блондинку, глядя в чуть поднятую над головой камеру, чтобы в кадр попал… Медный всадник?! Он… Я села на диван.
Я столько раз звала Марка
