поинтересовалась вяло, потирая лоб. – Голова с утра гудит. У меня на погоду всегда так. Вчера все расклеились, быстро разошлись.
Анна промолчала, ловко перевернула поджаристый дырчатый блинок.
– Да ты спорая какая! – восхитилась Грапа. – Уже и блины состряпала!
– Ничего, что хозяйничаю у вас?
– Да на здоровьичко! Вон, какой вкусноты наготовила!
Присев к столу, Грапа раззевалась:
– Никак не проснусь. Завари нам кофейку. Возьми на полке, в баночке.
Среди бутылочек и бумажных пакетов Анна без труда нашла пузатую баночку тёмного стекла. Отвинтив крышку, вдохнула непривычный, слегка резковатый запах.
– Желудёвый, – пояснила Грапа.– Хорошо бодрит.
Когда комнату наполнил яркий древесный аромат, попросила:
– Вмешай ещё медку для сладости.
Анна послушалась. Однако себе не добавила, пригубила как есть.
Терпкий островатый вкус разлился во рту. Шоколадная горчинка чувствовалась в нём, и крепость настоящего кофе.
Грапа пила маленькими глотками, причмокивала довольно:
– Хорошо-о-о… Троица вот-вот. Сходим за березовыми ветками? Нарвём и цветов.
– Сходим, – согласилась Анна. – Может, и бабу Оню пригласим?
– Нельзя ей пока.
– Из-за хитки?
Помолчав, Грапа вздохнула:
– Раз знаешь, зачем спрашиваешь?
– Понять пытаюсь – хитка, что, держит её, не пускает?
–Хитка к Оне привязана. Оня за порог, и та следом. А вокруг люди. Напугаются, судачить примутся почём зря. Да и опасно это. Хитка, она взглядом ловит. Глянешь на неё – не отвяжется после, с собой заберёт.
– Светку же не забрала.
– Зато перекосила знатно, на всю жизнь теперь метка останется.
– И нельзя ей помочь?
– Светке-то?
–Хитке…
– Нельзя. Ты погоди немного. После духова дня Оня освободится. Наговоритесь тогда.
Грапа поднялась тяжело, приоткрыла окно, крикнула кому-то на улице:
– К нам? Проходите, не заперто.
Через пару минут в кухню ввалились девчата.
– Чаёвничаете? Дело не пыльное. – Тося тщательно обшарила взглядом Анну, следом оглядела стол. – Смотрю, и блинов нажарили, не поленились с утра.
– Присаживайтесь и вы с нами, – пригласила Грапа.
– В другой раз. Мы до посёлка собрались. Хочешь с нами, Ань? – Матрёша всё же не удержалась, ловко подцепила тоненький блинок, похвалила. – Вкусно! Кружевной какой. И масла не пожалели.
– Смотри не лопни, – поддразнила Тося и сощурилась на Анну. – Так что в планах? Ты с нами?
– Мы к лесу собираемся. Веток берёзовых наломать. Цветов нарвать, – ответила Грапа.
– Седни туда не ходите! Забыла что-ль, Грапа? Ровно год, как Агапы не стало. Будет вихрем колесить.
– Ох, правда твоя! – Грапа всплеснула руками. – Из головы вылетело совсем! Она ж за вдовцом была. А это дело такое…
– Какое? – непонимающе переспросила Анна.
– Он, как представился, с первой-то жёнкой воссоединился. А Агапе после пары не нашлось. Таких бедовок и гоняет ветром, собирает в вихри с бесами да проклёнышами.
– Да. Да! – подхватила Матрёша. – Носятся без цели вдоль дорог. Человека застанут – запорошат глаза, завертят юлой, а то и с собой утащат. А ежели кто перебежит тому вихрю дорогу – колесом скрутится да окривеет! Да так, что родные не признают. Помните Лушу?
– Ну, положим её не только от того скрутило…
– Да как же не от того, Тось? Она ж за сестрой кинулась в вихрь… – обернувшись к Анне, принялась рассказывать Матрёша. – Их две сестры было. Лушка старшая, а Матрунька малая. Лушка ей и за мать, и за отца. Ну, и не доглядела как-то, заработалась на поле. А Матрунька играла на тропочке, недалече. А тут потемнело враз да понёсся столб чёрной пыли, и прямо на Матруньку. Та крикнуть не успела, как её проглотило! Только Лушка увидела и сиганула за сестрой. Её уже после нашли. Бесчувственную. А Матрунька так и сгинула…
– Ты позабыла что-ль? – перебила подругу Тося. – Луша ведь в безлуние родилась! Оттого и перекошенная такая.
–Безлуние? А так бывает? – удивилась Анна.
– Чего ж не бывать. Закрыло луну, вот тебе и безлуние.
– Чем закрыло? Тучей?
Девчата переглянулись. Тося закатила глаза, но объяснила:
– Бывает такое время, когда луна отворачивается. Навроде как обращается к миру тёмным ликом. Ненадолго, люди того не замечают. Но ежели родится кто в такой час – наперекосяк вся жизнь попрёт. Вот как у Лушки.
– Да ты путаешь всё! – отмахнулась Грапа. – Помню…
– Я путаю?! – Тося побагровела от возмущения. – Вот, что я тебе скажу, беспамятная ты наша!..
– Девчата, не начинайте! – принялась уговаривать Матрёша. – Не заводитесь, не до того сейчас!
Анна не стала следить за развитием спора. Взяла приготовленную заранее тарелочку, где под салфеточкой дожидались блины и вышла во двор.
За домом присела на бревно, позвала:
– Киса-киса-кис…
– Никакого уважения! Нет бы поклонитьси, батюшкой дворовым наречь! – просипело позади.
– Я тебе блинов принесла, батюшка дворовый. Со сметаной.
Кот оживился, принял в лапы тарелку и аппетитно зачавкал.
– Ммм… А ты девка что надо! Соображаешь по хозяйственной части! Одобряю!
Управившись с угощением, спросил с надеждой:
– Может, у тебя и рыбка припасена?
– Ты рыбки у водяного переел!
Кот заворчал что-то недовольно, но Анна перебила:
– Представляешь, меня никто вчера не хватился!
– За то дрёме спасибочки, об тебе заботу выказала. Наслала на девчат сну, чтобы не прознали про гульки твои самовольные. Всё меньше попрёков.
– Позови дрёму. Угостить и её хочу.
– Дык, затаиласи где-то. Она ж ночница, днём не работает.
– Ты видел безлуние?
Кот вздрогнул, взмахнув лапами, уронив опустевшую тарелку.
– Свят-свят-свят! Дядька мой, сарайный, через ту безлунию помешалси! Когда луна глаз закрывает, дюже опасное время делаетси для нашего брата. Находит такое неистовство, у-у-у-у!..
– У-у-у-у, – пробормотала Анна и, помолчав, призналась неохотно. – Я маров крест потеряла. Вроде никто не брал, а найти не могу.
– Ка-а-ак? – взвизгнул кот. – Кому говорила про него?
– Так никому не говорила! В том-то и дело!
– Ох, девка! Неуж кто-то пакостю задумал? Поберегиси таперича!
Следующие несколько дней перед Троицей занимались приготовлениями.
Соблюдали обычай – прибирали в доме, украшали комнаты букетами свежих цветов и зелёными ветками: берёзовыми, дубовыми да рябиновыми.
А настал праздник – с раннего утра шумно сделалось в Ермолаево. Весело перекликались соседки, гомонила ребятня, носилась стайкой, стучалась в дома, предлагала ветки в обмен на монетки. Хозяева не скупились, щедро отсыпали мелочёвку. Считалось, что охранит это от многих неприятностей, поможет сберечь здоровье.
Кто-то из местных собирался в храм, что в соседнем посёлке.
Грапа же наладилась за целебными травами. Пригласила с собой и Анну:
– Поможешь мне. Успеть хочу до восхода, чтобы быльё особые свойства удержало.
И Анна согласилась, пошла с ней.
Поле раскинулось в жемчужной дымке. Пышным облаком укрыла та окрестности, лишь кое-где пропуская робкие солнечные лучи.
Пахло влагой и зеленью – свежим, ни с чем не сравнимым ароматом зарождающегося лета.
Нарисовать бы открывшуюся картину, но не передалась Анне способность отца к живописи. Да и красок не хватит, чтобы отметить все тонкости и переходы нежнейших оттенков.
Грапа шла не спеша, часто приостанавливалась, рвала растения с приглядкой. Склонившись низко, шептала что-то. После осторожно обрезала или выдёргивала с корнем, показывала Анне да объясняла, как называются, в чём польза, в чём опасность. Анна слушала внимательно, старалась запоминать.
– Что вы шепчете всё время?
– Договариваюсь с ними, прошу, чтобы пособили, поделились силушкой.
Где-то недалеко закурлыкало причудливо – тихонечко, но трескуче.
Анна тут же заозиралась в поисках незнакомой
