брат.
Бабка кивнула:
– У Нюрки вашей волосы что ночь черны. У подружки Маняшки колосьями золотятся.
– Подруг забирает, – процедил отец с ненавистью. – Может, откуп предложить?
– Деревне защита нужна, сила! Откажете – накличете на всех мор. Смирись. Авось, Нюрку выберет. Шустра она да сноровиста. Не то, что подружайка.
– Мороз лютует, замерзнут они!
– Смирись!..
Хотела Нюра сказать про то подружке, да пожалела, промолчала, лишь крепче сжала в ладошке своё сокровище – старую бабушкину свистульку.
Выплакавшись до икоты, Маняшка затихла. Не отзывалась больше, забылась.
– Не спи, не спи! – трясла, тормошила подружку Нюра. Кричала той в лицо, растирала снегом, щипала.
– Не спи! Не спи, Маняша!!
Только всё без толку.
Сорвала тогда с себя платок, как могла, укутала Маняшку. Сама задрожала – совсем близко подступил холод, прихватил ледяными руками, ожог до самого сердца.
Напрасно теперь пыталась Нюра согреться – не хватало сил двигаться, ничего не хотелось больше.
Когда замёрзли слёзы на щеках, присела подле Маняшки, обняла, поднесла к губам деревянную птичку, с трудом разлепив застывшие губы, подула.
Вдруг услышит её кто-то? Вдруг, спасёт??
А потом всё равно стало. Выпала из рук птичка, повалилась следом на снег и Нюра, только не вышло упасть – подхватил её кто-то, понёс…
Очнулась в санях, под медвежьей шкурой тепло было, уютно.
Потёрла глаза, принялась озираться.
– Ищешь кого? – напротив сидела женщина. Белое лицо было что чистый снег, брови да ресницы словно инеем припорошены. Волосы под платом узорчатым забраны. Шуба длинная в каменьях вся да серебре.
Оробела Нюра, но отвечает:
– Маняшку ищу.
– Рядом смотри, – женщина повела головой в сторону, где тихо сопела раскрасневшаяся от тепла подружка.
Обрадовалась Нюра, повернулась к спасительнице – а та другая теперь! Черноволосая да зеленоглазая. По подолу платья цветы раскрываются, зеленеют травы. И тепло струится, как в летний полдень!
– Ты – Морена! – догадалась девочка.
– У меня много имён. Да то не важно… Вижу, что смела ты и сильна, верна дружбе.
Сказала и взяла Нюру за руку, прижала ладошкой к своей ладони, заговорила непонятное что-то, напевное. И понесло девочку словно по речке. Так свободно, так легко стало! Когда летом купались у мельницы – похожее чувство она испытала, и прохладу, и тепло одновременно.
А когда вложила Морена ей в руку что-то тяжёлое – увидела Нюра крест. Необычный, красный да блестящий, словно леденец.
– Хранитель это. Носи не снимая. По роду передавай.
– А Маняшке ты тоже подарок сделаешь?
– Слаба она, недостойна.
– Ты не съешь её? – испугалась Нюра.
Засмеялась в ответ Морена. Всё сильнее, всё громче. Поднялся ветер, закрутил снег – подхватил их с подружкой, взмыл в высь, в миг домчал до деревни…
…Проснулась Анна. Не сразу вспомнила, где находится. Удивилась лету и цветам. Только потом поняла, что привиделся ей чудный сон. Красочный и пронзительный, будто явь.
Меж тем снаружи зашептались.
Собрались на поляне древяницы, собой худы да кожей шершавы. Под спутанными в колтуны волосами прятали уродливые лица, тела скрывали сплетёнными рубахами из трав.
Сцепившись руками, повели они хоровод да приостановились, принюхиваться принялись. Повернулись разом к берёзе, что Анну скрывала, двинулись к ней осторожно. Не смели отчего-то прикоснуться к ветвям, лишь приглядывались – кто там, за ними.
Приникла Анна к стволу, затаила дыхание. Только не помогло это – учуяли её древесные существа. Заметались, заволновались, заскрипели досадливо, близка была Анна да недоступна. Не получалось до неё добраться, не получалось вовлечь в хоровод.
Стали тогда древяницы кругом и запели отрывисто, резко, очень неприятно для слуха. Дрогнула берёза, задрожали ветви, пошли расходиться по сторонам.
Не успела испугаться Анна – как похолодела ладонь, в потом сразу вспыхнула жаром. Словно прятались в ней две противоположности, да никак не могли уравновесить друг друга.
Вспомнила Анна встречу на реке и, не задумываясь, шагнула к нечисти, выставила вперёд руку.
И отпрянули существа, живо скрылись за деревьями, словно в стволах растворились.
Анне же нехорошо сделалось. Запылало лицо, и тут же застыло, будто корочкой ледяной покрылось на миг.
– Что ж такое со мной?? Как справиться с этим?!
– Верни хранителя! – подсказала, прошелестела листвой берёза.
И отпустило, отошла дурнота.
Нужно было возвращаться, но запуталась Анна, сбилась, не нашла среди деревьев тропинки. Тогда решила идти наугад, прислушиваясь и приглядываясь к лесу.
Деревья казались теперь другими – выше стали да шире, затерялись в небесах кронами. И чудилось среди шелеста недовольное:
– Чужачка-чужачка-чужачка! Прочь-прочь-прочь!
Впереди выглянул из-за ствола высокий силуэт, рогатый вроде да козлоногий, всхрапнул резко и скрылся. Откликнулись ему с ветвей стрёкотом крошечные незнати – мохнатые, с глазами-плошками, с длинными хвостами.
Заворочалось, завздыхало среди корней… Крохотные, смахивающие на крыс, старушонки кинулись из-под ног, затаились вдоль тропинки, возбуждённо залопотали.
С шумом мелькнуло большое да встрёпанное, пронося на спине то ли сучок, то ли огромного богомола.
Захихикали дребезжащие голоса, отозвались эхом высоко в листве…
Разошлась на Троицу нечисть, разгулялась белым днём!
И вдруг знакомое грянуло:
– Крааа-крааа-крааа!
Слетел девушке на плечо ворон, крепко ухватился когтями, потянул клювом прядь волос.
– Тебя Тимофей прислал? – не срывая радости, потянулась Анна погладить глянцевые перья. – Проводи меня к нему!
Ворон послушался, полетел вперёд. И она поспешила за ним следом.
Мимо лесных существ бежала теперь смело, старалась не смотреть, лишь краем глаза подмечая их страшное полузвериное обличье. И не заметила, как оказалась на исходном месте, с которого вошла в лес.
Покружил над ней ворон, каркнув прощально, улетел назад.
– Я же хотела к Тимофею! – разочарованно крикнула Анна. Топнула ногой с досады, чуть не расплакалась.
Оставалось одно – возвращаться к Грапе да просить о помощи дворового, вместе с ним искать маров крест.
Помешкав немного, пошла Анна полем к деревне.
Среди цветов заметила Матрёшу – та ползала на коленях и ворошила траву, будто искала что-то.
Не сдержалась Анна, окликнула:
– Матрёша!
– От напугала! Аж сердце зашлось! – подскочила Матрёша кузнечиком. – Разве ж можно так подкрадываться!
– Что делаешь?
– Сорочье мыло ищу. Смолку клейкую. В другой то день растёт себе спокойно, из себя высокая, приметная. Издали хорошо видна. Подходи да рви сколько надобно. А нынче не так. Прячется она на Троицу. Не даётся в руки.
– Почему? – удивилась Анна.
– Знать бы, – вздохнула Матрёша. – Припозднилась я. До зари не прихватила. А теперь только колени наломала.
– Зачем тебе смолка?
– От морщин и веснушек использовать. Молодильное средство, действенное!
– В другой день собери.
– Не то выйдет. Ну, что уж теперь жалеть, сама поленилась. Ты-то откуда идёшь?
– Из леса.
– Ну?! На Троицу в лес ходила? Одна??
Анна кивнула и поведала Матрёше про все события нынешнего утра.
Та слушала внимательно, не перебивала.
Анна ничего не стала скрывать, рассказала и про то, как смогла отпугнуть древяниц.
– Я испугалась, когда холод пошёл, потом тепло вернулось. Как может быть такое?
– Выходит, права я была. Есть в тебе частица Маровой силы. Мара – она ведь вроде хозяйки над всем. Равновесие в природе сберегает. Потому и кидало тебя в жар да в холод, что не можешь ещё силой управлять.
– Да откуда она у меня??
– Про то не скажу. Сама додумывай.
– Может от
