— Как ты выглядишь, когда кончаешь.
Жар растекается по моей шее и подступает к щекам.
— Или как ты смеешься, когда по-настоящему счастлива, а не огорчена. Без сарказма. Или злобы.
Я открываю рот, но тут же закрываю его, не зная, что ответить.
Его голос падает на октаву.
— Или как долго ты будешь наказывать меня за то, что я напоминаю тебе о твоем отце.
Мои щеки начинают пылать еще сильнее. Сердце подскакивает к горлу. Я ненавижу, что он отлично мной манипулирует. Что знает обо мне всякие болезненные, личные факты, которые знать не должен.
Я ненавижу это, и я ненавижу его.
— Всегда, — страстно отвечаю я. — И ты не только напоминаешь мне его. Ты — это он. Просто в другом теле.
— Вовсе нет, милая. Совсем нет.
Легкий след меланхолии окрашивает его тон. Меланхолии, тоски и сожаления. Мы смотрим друг на друга в кричащей тишине так долго, что становится невыносимо. Я отвожу взгляд, пытаясь отдышаться.
— Это платье ты надела, чтобы тоже наказать меня, не так ли? Специально без бра, чтобы я видел то, что никогда не получу? То, что ты знаешь, насколько я жажду, но ты не хочешь мне дать?
Я закрываю глаза. У меня начинают дрожать руки.
— Прекрати.
Он продолжает, и в его голосе все та же нежная ласка.
— Я знаю, что так и есть. И приму это. Какое бы наказание ты ни назначила, я приму все, милая. Потому что уверен, что как только мы преодолеем твой гнев и ты отдашь мне всю себя, это будет стоить каждой пинты крови, которую тебе нужно было из меня выпить.
Я открываю глаза и смотрю на него с яростью, которая нагревает каждое мое нервное окончание и разливается по моим венам.
— Ты тщеславный, невыносимый, заносчивый осел!
— Виновен. Признаю.
Я зла настолько, что мне хочется плюнуть. Ударить. Я чувствую, как ярость исходит от меня раскаленными волнами. Я подхожу ближе к нему. Моя рука так сильно сжимает кофейную кружку, что удивительно, как она не трескается.
— Ты никогда не получишь меня, — дрожащим голосом шиплю я. — Никогда. Я скорее умру, чем отдамся тебе. Я лучше брошусь голой со скалы к голодным пираньям. Предпочту, чтобы с меня содрали кожу и обваляли в соли, а потом покрыли смолой и обсыпали перьями. Да лучше…
Он роняет свою кружку, выбивает мою из моих рук, хватает мое лицо и целует.
ГЛАВА 16
Киллиан
На хуй Райана Рейнольдса.
Я не забавный. Я не очаровательный. Я не способен к самоиронии.
Я гребаный Киллиан Блэк.
ГЛАВА 17
Джули
Давным-давно я была одинокой маленькой девочкой, которая играла в куклы с выдуманной подружкой и мечтала, что однажды появиться мой Прекрасный принц, который перевернет мой мир верх тормашками и заберет меня от этой замкнутой, клаустрофобной жизни в свой великолепный замок.
Мой принц был добр. Благороден. Был сильным и храбрым, но самое главное — хорошим.
Он был так чертовски хорош, что дракон бросился бы к его ногам и охотно вытянул бы шею за честь быть убитым человеком такой доброты.
Мой принц не убивал других людей.
Мой принц также не лгал, не обманывал, не воровал, не вымогал деньги, не управлял проституцией, наркокартелями или незаконными игорными операциями.
Он не был высокомерным. Не был ни раздражающим, ни властным, ни тщеславным.
Он не был объектом правительственных уголовных расследований.
И у него была одежда, отличная от черных костюмов от Armani.
Короче говоря, он был самым совершенным образцом мужественности, какой только мог вообразить невинный ребенок.
Но я никогда, даже в самых смелых мечтах, не представляла себе, что мой добрый принц умел так целоваться.
Горячий и требовательный рот Киллиана сливается с моими губами с неистовой потребностью. Он целует меня так, словно хочет съесть. Как будто умирает. Как будто он ждал этого момента всю свою жизнь, и наконец оказавшись здесь, собирается выжать из происходящего каждую каплю удовольствия или покончить с собой в попытке.
Киллиан разворачивает меня и впечатывает в автомобиль, прижимаясь ко мне всем телом и все глубже просовывая язык в мой рот. Когда я выгибаюсь навстречу, впиваясь пальцами в мышцы его спины, он гортанно стонет от удовольствия — совершенно мужской и сексуальный звук.
Рычание. Вибрация. Утробный звук льва, который совокупляется со своей львицей.
Когда он понимает, что я не сопротивляюсь и не пытаюсь оттолкнуть его, он одной рукой обхватывает мое горло, а другой зарывается в волосы.
Киллиан запрокидывает мою голову и углубляет поцелуй.
Поцелуй продолжается, пока я не начинаю бредить. Грудь тяжелеет и ноет. Между ног пульсирует. Мое сердце — пойманная птица, бешено бьющаяся в клетке моей груди. Мой разум пуст, если не считать опьяненного, повторяющегося мурлыкания «да, да, пресвятая богородица, ДА!»
Мужчина прижимает свои бедра к моим так, что я чувствую всю твердую длину его пульсирующего члена, такого же требовательного, как и его рот.
Даже когда я, слабая и стонущая, прижимаюсь к нему, он отказывается меня отпускать.
Когда я практически теряю сознание, Киллиан резко разрывает поцелуй и прижимается губами к моему уху. Тяжело дыша, он хрипло шепчет:
— Блядь, детка. Только почувствуй это. Почувствуй это вместе со мной.
И вновь прижимается своим ртом к мои губам, заглушая мой стон.
На этот раз поцелуй мягче. Медленнее. Искушеннее. Я словно плавлюсь в горячей ванне — все мои мышцы излучают тепло. Я забываю о ненависти к этому гангстеру и обнимаю его за широкие плечи. Я прижимаюсь грудью к его твердому телу.
Стоит Киллиану застонать, во мне начинает петь сладкий восторг.
Мужчина скользит рукой от моей шеи к груди, обхватывая ее через платье и потирая большим пальцем взад-вперед твердый камешек моего соска.
Окажись там его требовательный горячий рот, я бы кончила.
Киллиан снова разрывает поцелуй, и на этот раз утыкается носом в мою шею и горячо шепчет мне на ухо. Его губы скользят по моей коже. Его щетина щекочет меня. Я не понимаю слов, которые он говорит — они не на английском. Он шепчет по-ирландски, и это почему-то еще сильнее возбуждает. Мое тело словно в огне.
