— Что она сказала… — задумчиво. Ещё раз Олег провёл своими пальцами по моим и убрал ладонь. — Заявила что-то вроде: скоро мы сможем забрать Даньку из больницы, разве ты не ждёшь этого? — голос Олега стал хриплым, наполненным болью. — Разве не ждёшь момента, когда сможешь взять на руки своего сына?
Олег уже не смотрел на меня — в сторону. А мне хотелось его обнять. Но понимала — не время. Мужчина, так незаметно для меня самой завладевший моим сердцем, моей душой, моей жизнью, был всё так же рядом. Я могла бы коснуться его, всего лишь протянув руку. Но смогла бы я дотянуться? Дотянуться до того, что скрывалось за его отстранённым взглядом? Вряд ли… На миг мне подумалось, рассказывал ли он всё это кому-нибудь из близких или держал в себе? Есть ли у него вообще близкие… Я ни разу не слышала, чтобы он упоминал родителей….
— Тогда я не смог сказать своей жене, что нашего сына больше нет, — вновь голос Олега заполнил тишину. Взгляд его устремился ко мне, но со мной он не был. Не здесь и не там… Где-то между. — Она придумала, что он просто находится в больнице и совсем скоро окажется дома. Её реальность оказалась… — покачав головой, он отодвинул в сторону стоящую перед ним пустую тарелку. Посмотрел на бокал, в котором отражался свет включенной лампы, но не притронулся к нему. — Подмена реальности. Своеобразная реакция сознания на вещи, принять которые оно не готово. — В руках Олега всё-таки оказалась бутылка со столовым вином, выставленная Ириной к ужину. Откупорив её, он наполнил бокал. Покачал задумчиво и снова поставил на стол. — Поняв, что происходит, я обратился к родителям Ани. Надеялся, что они смогут как-то помочь. Но и они ничего не смогли сделать. Аня казалась совершенно нормальной: она нормально разговаривала, занималась обычными вещами, и при том мы понимали, что ей нужна помощь. Поначалу мы отправили её на обследование тут, в России, — бокал так и стоял нетронутым на столе. Я чувствовала запах сухого красного вина переплетённый с запахом безысходности. Потому что от каждого слова Олега веяло именно безысходностью.
Та девушка с портрета… Так похожая на меня, она прошла свой собственный путь. Мне вдруг стало страшно. Не за себя, а просто страшно, потому что я даже представить боялась, что это — вот так потеряться в реальности.
— В конце концов мы нашли хорошую частную клинику в Испании и отправили её туда, — Олег всё-таки сделал глоток вина. Под его направленным на меня взглядом: тёмным, мрачным, гнетущим мне стало не по себе.
Ответить ему мне было нечего. Да и вряд ли он нуждался в каких-то словах. Спрятав руки под столом, я коснулась живота. Погладила кончиками пальцев, ощущая лёгкое, почти незаметное движение своей малышки. Как будто чувствуя моё напряжение, она снова шевельнулась — не сильно, успокаивая, говоря мне, что она со мной. Она со мной и всегда будет со мной. Ладонь с живота я не убрала. Молча смотрела, как Олег отпивает вино, как ставит бокал.
— С тех пор Аня находится под наблюдением в этой самой клинике, — выговорил Олег и замолчал.
Если до этого момента у меня и могли быть сомнения в правдивости его слов, то теперь… взгляд его должен был напугать — всё такой же темный, тяжелый, но я не испугалась. Теперь уже нет.
— Ты хотел заменить вашего ребенка другим? Но… — качнула головой. — Прошло несколько лет, Олег… Как?..
— У неё нарушено восприятие времени, — ответил Олег после недолгой паузы. Взгляд его стал более пристальным, как будто он хотел убедиться, что я понимаю, о чём он говорит. Убедиться и уловить мою реакцию. — При том, что она отдаёт себе отчёт почти во всём, сын для неё так и остался грудным ребёнком. Она как будто застряла на месте.
— С этим ничего нельзя сделать? — всё-таки подала я голос и опять положила ладонь на стол.
Олег продолжал смотреть на меня. Длилось это ещё несколько секунд, после чего он, отодвинув стул, взял бокал и поднялся. Отошёл к окну. Прищурился, рассеянно глядя на собственное отражение на фоне тёмного вечера.
— Человеческое сознание непредсказуемо, Алина, — наконец проговорил он и повернулся ко мне. — Наверняка сказать этого нельзя. Наблюдающий её специалист посоветовал только одно — попробовать завести ребёнка. Если бы Аня снова забеременела, это с большой вероятностью помогло бы ей справиться с прошлым и начать жизнь заново. Только вот после аварии она больше не может иметь детей. Я пробовал суррогатное материнство, но без толку. Каждое из пяти ЭКО было неудачным. Чёрт возьми… — он мотнул головой, сделал большой глоток вина. Сжал зубы, на скулах его на миг выступили желваки, глаза блеснули. — Когда я совсем отчаялся…
— Появилась я.
— Да, появилась ты, Алина, — подтвердил он. Голос его звучал негромко, но достаточно твердо, даже резко. — Как тогда я посчитал — чудо, свалившееся на меня в момент, когда я уже потерял всякую надежду вырвать Аньку из прошлого. Она живет в ожидании момента, когда её ребёнка выпишут из больницы, Алина. До сих пор она изо дня в день ждет, когда сможет взять на руки своего сына. Это страшно. Поверь. Страшно смотреть в её наполненные надеждой глаза на протяжении вот уже почти трёх лет и понимать, что это я. Это я виноват во всём, чёрт возьми! — Олег нервно провел по волосам и прошелся от окна до холодильника, будто этим пытался унять вспыхнувший внутри гнев.
Не находя в себе сил подняться, я так и сидела, не шевелясь и почти не дыша. Не знала, как ему помочь. Горло вдруг сжалось, когда он с яростью швырнул бокал с остатками вина в раковину и выругался. Звон стекла показался таким громким, что буквально оглушил. Глаза защипало от слез, и я приложила ладошку ко рту, заглушая всхлип.
Смахнув со столешницы стакан, Олег снова выругался, глянул на меня. Сейчас он походил на зверя — раненого и одинокого, но всё такого же сильного, пусть даже и загнанного. Столько лет он мучился чувством вины… Столько лет пытался исправить.
Резко развернувшись, он снова подошел к столу, оперся ладонями и склонился ко мне.
— Ты была единственной, кто мог её спасти, — впившись взглядом, сипло выговорил он. — Единственная, Алина! И я был готов на всё.
— Даже обманом забрать у меня ребенка? — едва шевеля губами.
— Даже на это, — болезненно усмехнулся, не переставая пригвождать взглядом. — Ты же знаешь, что я врал тебе. Знаешь, Алина. Врал, что помогаю тебе лишь по доброте душевной. Посмотри на меня! Какая во мне может быть доброта! Я все делал лишь для того, чтобы ты поверила мне. А ты не верила. Не верила и правильно делала.
Слезы все же покатились, но я не подумала их вытереть. Не могла отвести от Олега взгляда. То, что он говорил… Я ведь и правда все это знала. На подсознательном уровне понимала, что он за человек. Но не могла от него уйти. И сейчас… Господи, даже сейчас… тем более сейчас, не могу!..
— Правдой было только одно, — выговорил он, сменив этим повисшее молчание — такое абсолютное после его слов, что от тишины действительно стало страшно. Коснулся моей щеки кончиками пальцев, погладил нежно.
Я невольно на мгновение прикрыла глаза, окунаясь в эту нежность.
— Я тебя люблю, — прозвучало так мягко, будто меня укутали бархатом. — Веришь мне?
— Веришь, Алина? — голос его стал сиплым, а сама я все не могла вымолвить ни единого слова.
Если сейчас скажу, что да — это будет обманом. Нет — тоже. Я не понимала себя. Больше всего на свете хотела быть с ним, и эта сила меня выворачивала наизнанку.
— А ты сам себе веришь, Олег? — вопросом на вопрос, глядя ему в глаза.
Олег несколько секунд смотрел на меня, а после отошел от стола, запустил пальцы в густые волосы, шумно выдохнул. Я тоже поднялась. Вытерла мокрые щёки. Приблизилась к нему, коснулась спины. Он обернулся и выговорил:
— Я вообще мало во что верю в этой жизни, Алина, — приобнял меня, притягивая к себе.
Я сделала маленький шажок ему навстречу. Задрала голову, так и продолжая смотреть ему в глаза, как будто это могло помочь лучше понять его, найти ответы между сказанными вслух словами, в коротких паузах между ними, в нём самом. В мужчине, одновременно сидящем вместе со мной в зрительном зале и находящемся по ту сторону экрана, рядом с героиней, так сильно, пугающе похожей на меня.
