Давид продолжал говорить, перебирая пальчики рук Натальи:
— Поверь, твое положение никак не сказалось на моих чувствах. Жениться на тебе и обладать тобой — мое единственное на сегодняшний день желание. Желание неслыханной силы. А то, что ты беременная, даже хорошо. И не только по-человечески я рад, что ты станешь мамой. — Давид смолк, посмотрел в глаза Наталье и продолжил, чуть погодя: — Когда мне было сорок пять, я перенес болезнь. Доктора сказали, что я не смогу больше стать отцом. Никто, кроме жены и докторов, о последствиях болезни не знает: ни дети, ни друзья. Не буду о диагнозе, не суть. Суть в том, что с того времени от меня женщина забеременеть не может. В те годы у меня уже были дети, мы с женой ждали внуков. Поэтому я не особенно расстроился и очень быстро смирился. Впрочем, — Давид хитро улыбнулся, — не буду лукавить — я даже обрадовался. Как и жена. У нас появилась свобода в постели от страха забеременеть. Но никто не мог подумать, что получится так, как сейчас. Моя жена давно умерла. Я встретил тебя, ту, которая заполнила пустоту в моем сердце. Я полюбил. И много думал о том, что способен дать тебе все, кроме ребенка. А ты молодая. И захочешь дитя. Я был в этом уверен. Много раздумывал, захочешь ли ты быть со мной. И, прежде чем сочетаться с тобой браком, я пообещал предупредить тебя о своем недуге. И вот ты здесь, — Давид слегка шмыгнул носом, потом ласково улыбнулся. — Беременная. Ты представляешь, как я обрадовался, когда узнал. Наташенька, я хочу, чтобы мы поженились. Я хочу, чтобы ты осталась со мной. И ребенка буду ждать и любить… — Давид погладил Наталью по щеке. — Какая же ты прелесть! Наташенька, — Давид вздохнул, было видно, что ему трудно говорить: — Хорошая моя, но есть то, что меня по-настоящему смущает. Повторю, не то, что ты беременная. И даже не то, что ты не чувствуешь ко мне то же, что и я. Меня смущает, что твое сердце занято любовью к другому мужчине.
До этой минуты Наталья держала себя в руках. А теперь слезы сами потекли по щекам. Это были осторожные, но слезы, которые Давиду, впрочем, и ей самой, говорили больше, чем слова. Давид попал в точку. Впрочем, он всегда попадает в яблочко.
Давид не ждал от Наташеньки никаких объяснений, он продолжил говорить, нежно смахивая рукой слезинки, которые стекали по щекам Натальи.
— Я не знаю этого мужчину. Не знаю, как и почему между вами что-то произошло, раз ты здесь. Но чувство, будто ты спряталась. Ищешь защиту, поддержку, хочешь, чтобы я обогрел, уберег тебя от чего-то или кого-то. Я могу все это — и защитить, и обогреть, и уберечь… Но, я не в силах защитить и уберечь тебя от любви, — Давид перевел дыхание, немного помолчал, опустив взгляд, потом продолжил: — Из-за этой любви я не смогу сделать тебя счастливой, Наташенька. Никогда. Никакие деньги на свете, никакой комфорт, словом — ничего не будет приносить тебе радость, если сердце болит из-за разлуки с любимым человеком. Я хорошо знаю людей, девочка моя. Я хорошо знаю, что значит любить. И, поверь, в споре между любовью и другими чувствами, побеждает любовь.
Говорят, любовь можно пережить, — Давид улыбнулся. — Можно. Кто же спорит. Вопрос в другом — нужно ли? Стоит ли отказывать любви, зародившейся в сердце, дойти до логического конца? И хочешь ли ты, на самом деле, переживать любовь в муках. Если этот мужчина бросил тебя, узнав, что ты беременная, — это одно. Тут любовь сражается с твоим достоинством и, согласен, достоинство рано или поздно победит, победит любовь к себе. Но если тебя никто не бросал, если от тебя не отказывался любимый мужчина, и причина вашей разлуки — глупа, как курица, боюсь, Наташенька, твое решение принесет много-много непокоя и тебе, и мне, и ребеночку. Твоя любовь в один миг может перевернуть все с ног на голову. Плохо, если получится, что после свадьбы и рождения дитя, которого я буду считать только и исключительно своим, равно как будут думать мои дети, внуки и друзья, появится настоящий отец и заявит о своих правах. Я этого не хочу, Наташенька. Пойми меня правильно. Решение принимать, в конце концов, тебе, — вздохнув, заключил Давид. — Я всего лишь сказал, что должен был сказать. Как мужчина, трепетно и бескорыстно любящий, хочу уберечь тебя от жизненных ошибок. Не нужно ничего говорить сейчас, — прибавил Давид, понимая, что Наталья посчитает, что надо ответить. — Подумай. Но прошу, подумай сердцем. Только так ты примешь верное решение.
Наталья улыбнулась сквозь слезы, слегка сжала руку Давида и прильнула к нему. Давид приобнял Наталью, поцеловал. Они молчали минут десять.
— Сегодня поедем к профессору, я представлю тебя своей любимой женщиной, — нарушил молчание Давид. — Не принимай близко к сердцу. И не думай, что я вместо тебя принял решение. Последнее слово за тобой, Наташенька. Но пока ты рядом, позволь мне наслаждаться твоим обществом, заботиться о тебе и проявлять чувства. Я буду тебе благодарен.
Наталья посмотрела в глаза Давиду, улыбнулась.
— Знаешь, Давид, вот в эту секунду ты для меня самый родной человек на свете. С тех пор, как я потеряла родителей, ко мне никто так тепло не относился. Хочешь — верь, хочешь не верь, но кусочек моей души в твоем плену.
Давид улыбнулся в ответ, прижал к себе Наталью.
— Скоро выезжаем. Надо немного отдохнуть перед поездкой, — сказала он.
— Согласна, надо отдохнуть.
Давид и Наталья вошли в дом, разошлись по комнатам. Наталья приняла душ, легла в кровать и довольно улыбнулась. Похоже, сюжет развивается по сценарию, который она так тщательно писала в голове перед поездкой в Москву. Ну, почти.
Как ни крути Наталья и вправду питала к Давиду чувства. Она бы даже назвала это любовью. Но любовью, несколько отличной от той, которую питают к мужчине. Она не зря, говоря Давиду о чувствах, упомянула родителей. Чувства к Давиду больше походили на любовь к близкому, родному человеку и не предполагали страсть и интимные отношения. Давид для Натальи — больше как отец, который греет своей любовью дочь. Что касается страсти, той любви женщины к мужчине, которую, скорее всего, ждет Давид, увы, в сердце Наташеньки не было. Впрочем, ничего для Натальи нового. С мужчинами постарше, гораздо старше, у Натальи всегда любовь первоначально окрашивалась в такие, родственные, тона.
То, что сказал Давид в саду, в беседке, про любовь к другому мужчине, тронуло. Но не только. Наталья, хотя и старалась гнать прочь мысли о Паше, получалось с трудом. Не раз думала, правильно ли она сделала, что рассталась с Пашей вот так, по куриной глупости, правильно ли сделала, что не выслушала Пашу, не сказала ему про беременность, правильно ли, что старалась погасить огонь любви, который хотя только зарождался, но все же горел. Возможно, прошло не так много времени, и Наталья еще не ощутила муки и страдание. Но ее мучили чувства грусти и тоски. Сложно отрицать очевидное. Хотя Наталья старалась скрывать свои настоящие чувства не только от себя, но и от других. И ей казалось, что она прекрасно справляется. В таком случае, как же Давид догадался о чувствах к другому мужчине? Он это видел.
Наталья часто вздыхала невпопад, взгляд ее не излучал яркого света радости, она будто плыла по течению, будто с чем-то смирилась; часто, словно улетала в другой мир, пока Давид что-то рассказывал; когда он прикасался к ней, рефлекторно одергивала руку, и только, одумавшись, расслаблялась, позволяя Давиду гладить свои пальчики. Наталья вторые сутки в гостях у Давида, но чувство, будто ее здесь нет. А где она? Она с Пашей. Она скучает. Она грустит. Но упорно разыгрывает спектакль, ожидая за роль высшую награду.
40.
Встреча с семьей профессора прошла великолепно. Друзья встретили Давида и Наталью с распростертой душой, так, будто знали эту пару всю свою жизнь. Давид был прав, когда говорил, что с профессором и его супругой не заскучаешь. Два сапога — пара. Настолько гармоничные и веселые супруги, хотя обоим уже далеко за шестьдесят. Живчики. Наталья мало говорила, в основном слушала. Лишь иногда профессор ее спрашивал о чем-то, а она робко отвечала. Душевная компания унесла мысли Натальи далеко-далеко от ненужной любви к Паше, и вновь она поймала себя на мысли, что жизнь с Давидом, комфортная и безопасная, приходится ей по душе. С Давидом вообще не нужно думать. С Давидом достаточно быть. С Давидом как за каменной стеной. Вот такие внутренние ощущения возникали с каждым прожитым с Давидом часом. И эти ощущения вновь возродили надежду, что тут, в Москве Наталья очень скоро забудет Пашу, любимого мужчину. Впрочем, может, уже и не любимого. А, может, и не было никакой любви. Так — страсть, жажда утонуть в объятиях молодости и красоты. Не важно. С каждой минутой важно становится то, что Наталье хорошо, а скоро будет хорошо и ребенку. Давид прав, надо принимать решение сердцем, а сердце — в желании родить здорового ребеночка, обеспечить себя и ребенка всеми земными благами. Наталья отчетливо понимала, что блага, которые по благосклонности судьбы она получит от Давида, теперь достанутся и ребенку. Надо же, как все чудно складывается!
