Эд трет себе виски — наверное, у него заболела голова. Я тут же принимаюсь массировать ему шею сзади, вдоль позвоночника — слышала, что это многим помогает. Мне интересно трогать его по-разному в разных местах и после видеть этого мужчину довольным, расслабленным. Меня даже потряхивает от этих простых прикосновений к нему. Уверена, что это тоже часть проявления любви. С Яриком у меня точно не было так.
— Мне очень-очень жаль, — говорю, — что заставила тебя вспомнить такие ужасы.
Теперь я понимаю серьезную причину вражды отца и старшего сына Ястребовых, которая до этого казалась мне банальным мужским соперничеством или даже блажью. А уж цинизм средневекового «права первой ночи» — это вообще что-то запредельное. Но, может быть, хорошо, что Эд выговорится? Не представляю, как столько времени держать в себе страшные тайны; они тебя жгут изнутри, наверное.
Эдуард прикрывает глаза и продолжает:
— Думаю, он ее принудил, практически изнасиловал. Психологическое давление и другие методы устрашения — папин конек. Если бы Кристина мне рассказала, я бы ее понял, я был бы на ее стороне. Мы вроде должны были стать близкими, как половинки одного целого. Но она мне не доверилась; она молчунья, вроде тебя. И когда я обо всем узнал спустя несколько лет — понял, что наша с ней жизнь с самого начала была ложью.
Крис не хотела больше иметь детей, вообще любыми путями избегала близости. Только после ДНК-экспертизы я понял, что отвращение к сексу ей привил не я.
А тогда чем больше я пытался выбраться из этого болота, тем глубже меня засасывало. Получилось, что то, что я считал своим — чужое. А те, кому доверял — предатели. После аварии мы с Крис почти не разговаривали, разве что о ребенке. Я вел себя так, чтобы жена за счастье посчитала сама подать на развод. Так что рассказывать о моих достижениях в семейной жизни особо нечего. Сейчас у нее новый муж, старше ее лет на... очень много; он явно устраивает ее больше.
— Я не такая, как она, слышишь? И не буду такой, — говорю упрямо, заглядывая ему в глаза. — Я сама хочу любить и быть любимой! И всегда знала, что у меня будут дети, надеюсь, даже несколько.
Он блуждает по мне взглядом и нежно гладит по волосам.
— Лучше не говори о любви, и не надо ничего обещать. Просто будь рядом, сколько сможешь...
Я думал, что буду жить один, — продолжает он. — Знаешь, больной душе в одиночестве проще. Дни похожи, как близнецы. Только работа: активы, экспертиза и расчет рисков, вложения и инспекционные поездки. Я должен был обеспечивать рост дохода большой семьи, нон стоп. Получалось; но удовлетворения не чувствовал. И смысла в этом не находил. Пока мой папаша не решил оставить все нажитое непосильным трудом несуществующему ребенку Ярика. И пока я не увидел тебя и не сделал своей...
Эд замолкает, прижавшись ко мне. И я обнимаю его с нежностью. Почему-то думаю: он затеял всю эту сложную операцию под названием "Нужен наследник от девственницы", чтобы доказать папе, что тот в нем ошибался. А еще чтобы свою самооценку поднять. И реально позаботиться о брате. Ну, а я удачно оказалась в нужное время на нужном кресле. Забавно. И сейчас мне кажется, что пора добавить капельку юмора к его печальной истории.
— Ну, что же, — важно выдаю я, — в достойном продолжении рода Ястребовых ты преуспел больше всех, о мой всесильный и великодушный повелитель!
Я шутливо кланяюсь ему, хотя мои слова — правда от первой и до последней буквы. И он, наконец, мягко улыбается, задумчиво глядя на меня. И выдает:
— Молодец, что согласилась, рискнула. И прости, если что не так.
Он все же это сказал!
— Вау! Комбинатор Комбинаторович извиняется. Наверное, в местном лесу сдохло что-то очень-преочень большое, — подшучиваю. — Еще бы мне не согласиться! Да мне все одноклассницы обзавидуются, когда узнают, что я с тобой.
А где бы я могла познакомиться с таким крутым мачо? В ночные клубы, как я поняла, ты особо не ходишь, на улицах к нам, девушкам, из принципа не пристаешь, в интернете шифруешься. Поработать под твоим чутким руководством я еще не успела и даже самолетами управлять не умею... Ты не такой, как все, кого я встречала. Ты особенный. Тоже давно хотела сказать, что благодаря тебе, моя очень обыкновенная жизнь стала сплошным приключением.
— Не накаркай, — довольно улыбается он. — Слишком много приключений не есть хорошо. Кстати, если когда-нибудь рискнем пожениться, как ты, вроде бы, хотела, то точно придется составлять брачный контракт, чтобы подтвердить, что я не претендую на папины активы. А то вдруг решишь, что я женюсь на тебе из корыстных побуждений.
Радостно хохочу. И он так обаятельно и хищно улыбается. Мы обнимаемся легко, как друзья. Мне очень хорошо с ним.
— Кстати, ты вроде собиралась подавать документы в универ.
— Да, еще есть немного времени, я слежу, — осторожно отвечаю. — А что?
— На какую профессию?
— Гостиничное дело.
— Гм, — выдает он, недоверчиво разглядывая меня. — И давно ты это придумала?
— Еще прошлой осенью, выбрала соответствующие предметы ЕГЭ. А что такого?
— Сеть отелей — основная часть активов отца. В яблочко! Придется направить тебя учиться по профилю в лучший ВУЗ России, девочка. Учиться будешь заочно, конечно. Практикой обеспечу. И только попробуй нахватать троек!
Удивляюсь и радуюсь, конечно.
- Да, вот еще что, — говорит он. — Ярик был какой-то молчаливый сегодня. Надо бы уделять ему побольше внимания, пока не привыкнет к новому статусу.
— Хорошо, я тебе утром напомню, дорогой шеф.
Хмыкает. Мы засыпаем, обнявшись.
Следующий раз просыпаюсь от какого-то движения возле меня. Открываю глаза и сначала вижу только тонкие полоски света, кое-где пробивающиеся из-под опущенных рулонных штор. Похоже, солнце встает. Потом замечаю Эда, сидящего на корточках перед дверями на балкон, полностью одетого в черный облегающий костюм. Перед ним лежит какая-то объемистая система из мягкой красной ткани, множества связанных между собой тросиков и нескольких металлических трубок с ремнями.
Заинтригованная, я поднимаюсь с постели и надеваю халат.
— Это параплан, — сообщает мне Эд, указывая на кучу материи с веревочками и широко улыбаясь, как ребенок игрушке; а у меня что-то захолодело внутри. — Давно привез, но здесь все никак не удавалось полетать. Сегодня самый подходящий ветер — восходящие воздушные потоки после окончания шторма — идеально для полета.
— Пара-план? — переспрашиваю. — Это вроде парашюта, что ли?
— Да, но на нем можно не только плавно спускаться, но и немного полетать, поймав ветер. Помашешь мне ручкой из балконной двери?
— А летать на этом не опасно?! Я совсем не хочу становиться вдовой на самом деле!
— Все нормально, девочка моя. Я уже летал на этой модели и на других, и по-прежнему жив и здоров, как видишь. Это такой кайф!.. Особенно утром — потом настроение на весь день. Тебя не зову, тебе сейчас, пожалуй, не стоит.
Я важно киваю, понимая, что беременной особо острые ощущения, даже приятные, ни к чему — видимо, Эд это имеет в виду.
— Да, тебе не стоит, — продолжает он. — Хотя эта модель параплана легко поднимает двести кг, но вдруг ты уже настолько отяжелела, что...
Я зависаю от его наглости, не веря ушам, а потом бросаюсь настучать ему по какому-нибудь месту. Но он быстро закрывает голову шлемом, хохоча, а мои руки стискивает вместе с плечами так, что не пошевельнуться.
И, конечно, меня настигает его фирменный поцелуй. Мычу и стону сначала демонстративно-возмущенно и тут же — удовлетворенно. Как хорошо! Он осторожно отрывается от моего лица, лизнув мне напоследок подбородок и отступает к балкону, удерживая меня на расстоянии вытянутой руки. Я пытаюсь демонстративно надуть губы, но не выдерживаю и тоже смеюсь. Все, я больше не фурия. Не могу на него долго сердиться.
Эд поднимает шторы, раскрыв потрясающий великолепием вид. Я вытаращиваю глаза и прилипаю к стеклу, глядя на темно-бирюзово-синее море с яркой дорожкой от половинки солнца, встающего на горизонте. На бесконечное безоблачное небо цвета всех оттенков радуги. И на дымку, или утренний туман, или тени внизу — там, куда еще не дотягиваются лучи солнца, — не то, что на вершину бывшего маяка. Похоже, еще очень рано. Башня чуть заметно раскачивается, и я, даже внутри нее, все равно чувствую себя птицей.
