Я лежу, не двигаясь.
А потом он протягивает руку, и на секунду его мизинец касается моего. Я не могу понять, несчастный случай это или нет. Я не отдергиваю руку. Я просто лежу, смотрю на облака и удивляюсь, как малейший физический контакт может вызвать у меня ощущение, будто кто-то зарядил электрический разряд от головы до ног. Я искрюсь так, будто бы светилась в темноте.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Алекс
8 июня
Что, черт возьми, я делаю?
Мы вместе возвращаемся на Олбани-роуд, как я надеюсь, в дружеском молчании.
Все, что я сделал — это протянул руку и коснулся ее пальца, да ради бога. Голос в моей голове возвращается с довольно разумным контраргументом.
Ты одинок по определенной причине. У тебя с Эммой ничего не получилось по определенной причине.
По двум разным причинам точнее, я спорю сам с собой.
Удивительно трудно вести сбалансированный и разумный спор с собственным внутренним голосом. Правда в том, что мне правда нравится Джесс. Она нравится мне настолько, что я не собираюсь портить дружбу, и настолько, что я не собираюсь втягивать себя в отношения, когда у меня сейчас достаточно забот с работой и учебой, и после того, что случилось с Элис — ну, я пообещал себе, что даже не сунусь туда, пока не закончу курсы мед. персонала.
Это не то же самое, что с Эммой, говорит мой бесполезный внутренний голос.
Подожди, думаю я. Разве минуту назад ты не был на другой стороне?
Это сложно, говорит внутренний голос.
Я громко стону.
— Ты в порядке? — голос Джесс заставляет меня вздрогнуть. Я почти забыл, что она здесь.
— Ага, просто думал о работе.
— Я подумала, может быть, это, ну, знаешь… — она немного колеблется. — Элис. Свадьба?
Я качаю головой:
— Нет, — твердо говорю я. — Определенно не это.
Мы сворачиваем за угол и попадаем на Олбани-роуд. Один из ребят из дома через два дома от нас установил киоск с лимонадом. У них стоит столик на тротуаре и стопка бумажных стаканчиков. На вывеске написано: «Лимонад — 4 фунта за стакан».
— Черт возьми, — говорю я вполголоса Джесс. — Определенно лондонские цены.
Одна из детей поднимает на меня глаза. У нее светло-каштановые волосы и очень пронзительные ярко-голубые глаза:
— Лимоны натуральные, как и сахар.
— Конечно, натуральные, — говорит Джесс, фыркая от смеха. Только в Ноттинг-Хилле. — Мне очень жаль, но у меня с собой нет денег.
— Все в порядке, — говорит младший из двух детей. — Мы сделаем еще немного, чтобы вы могли вернуться позже.
Когда мы оказываемся вне пределов слышимости и поднимаемся по ступенькам к нашему дому, мы оба разражаемся смехом.
— Что ж, ты должна отдать им должное. Они предприимчивые.
— Плата за обучение этих детей, вероятно, обходится в семестр дороже, чем я зарабатываю за год, — Джесс хихикает. — Не удивительно, что они предприимчивые. Их отцу будет принадлежать половина недвижимости в Ноттинг-Хилле. Он частный домовладелец.
Мы все еще смеемся, когда открывается входная дверь. Я думал, что Эмма уехала домой, но она здесь, с выражением на лице, которое я не могу прочесть. Я открываю рот, чтобы поздороваться, а затем снова закрываю его.
Несмотря на прохладный прием Эммы, я не могу не заметить, что в доме пахнет теплом и ароматными специями. Из кухни доносится шипящий звук. И поверх этого я слышу пение Роба, когда он готовит что-то потрясающее.
Я иду по коридору на кухню.
— У вас двоих все в порядке? — Роб поднимает голову, в руке деревянная ложка, фартук повязан вокруг талии. Он выглядит в своей стихии и счастливо сияет — бутылка белого, наполовину выпитого, вина стоит рядом с плитой.
Задняя дверь открыта, и свет из маленького садика проникает на кухню. Я вижу разросшиеся виноградные лозы, свисающие над дверным проемом, и свет, пробивающийся сквозь листья. Это выглядит довольно идиллически — идеальный день для ленивого солнечного послеобеденного отдыха в саду. До сих пор мы им почти не пользовались — в основном потому, что он так зарос, что никто из нас не знает, с чего начать.
— Великолепный день, не правда ли? — говорит Эмма позади нас своим ровным, глубоким голосом. Она с любопытством смотрит на меня. Я отступаю в сторону, чтобы пропустить ее и Джесс.
— В такой день нам стоит сходить за «Пиммс» (прим. алкогольный напиток). Держу пари, в саду есть мята. Вы смотрели? — говорит Джесс. Она явно не уловила странной атмосферы.
Бекки появляется из сада с застрявшим в волосах листком. И она стоит между задней дверью и кухней.
— Ах, — говорит она. — А я все гадала, когда вы двое вернетесь.
А потом раздается шорох, когда кто-то отодвигает одну из виноградных лоз в сторону, и фигура, силуэт на фоне солнечного света, так что мне требуется мгновение, чтобы узнать его, на мгновение замирает в дверном проеме.
— Я же говорила тебе, что он ушел ненадолго, — говорит Эмма наигранно веселым голосом.
— Привет, Алекс, — говорит мне Элис.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Джесс
8 июня
Итак, это немного неловко. Я бросаю взгляд в сторону Бекки, и ей удается четко сформулировать, с расширенными глазами, неопределенным жестом рук и раздуванием ноздрей, что нет, она тоже понятия не имеет, что происходит.
Я наблюдаю за Алексом, стараясь делать вид, что не наблюдаю за ним. Он пересекает кухню и кладет руку Элис на талию, тепло целуя ее в щеку. Эмма почти незаметно приподнимает бровь.
— Джесс, это Элис, — говорит Алекс.
А я протягиваю руку — с какой стати я это делаю? Это кажется странно формальным, но я недостаточно хорошо ее знаю, чтобы поцеловать, и мне кажется, что я должна хоть что-то сделать. Элис берет ее, и мы здороваемся. Алекс бросает на меня странный косой взгляд.
— Очень приятно познакомиться с тобой, Элис, — говорю я. — Я много о тебе слышала, — добавляю я. Бекки, стоящая позади нее, при этом широко раскрывает глаза и смотрит на меня.
— Правда? — Элис слегка наклоняет голову, улыбаясь. — Надеюсь, что все не так плохо.
— Боже, нет, — говорю я, понимая, что загоняю себя в яму. — На самом деле только хорошее. Прелестное.
Ноздри Бекки раздуваются.
— Почему бы мне не сходить в магазин и не купить «Пиммс»? Я только что сказала, что в такой день стоит выпить «Пиммс».
Я разворачиваюсь и направляюсь к двери.
— Я схожу с тобой, — говорит Бекки и пулей вылетает из кухни.
— Какого черта? — спрашиваю я, когда мы выходим на улицу.
— Понятия не имею. Буквально, — отвечает Бекки. — Она вернулась, чтобы сказать, что совершила ужасную ошибку и хочет вернуть его?
Я чуть не говорю «Черт возьми, надеюсь, что нет», но умудряюсь превратить это в кашель, а затем в гораздо более уместное:
— Может быть, она подумала, что должна засвидетельствовать свое почтение или что-то в этом роде?
— Из-за того, что они не поженились? — Бекки снова фыркает от смеха.
— Не знаю. Что за чудачка объявляется в день, когда у них не произошла свадьба, и случайно появляется из сада посреди нашей миссии «Отвлеки Алекса от всего»? Она всегда так поступает?
— Не знаю. Я встречалась с ней всего несколько раз на рабочих мероприятиях. Она всегда казалась довольно милой, в каком-то роде любящей, у меня-шикарные-родители — такого типа. Немного похожа на Алекса, каким он был раньше.
— Правда? — удивленно спрашиваю я.
— Боже, да.
Я внезапно останавливаюсь на улице, и кто-то из идущих врезается в меня сзади, ругается, а затем продолжает движение, обходя меня стороной. Я все еще не очень хороша в том, чтобы не останавливаться на улицах Лондона.
— Алекс не похож на шикарного человека. Он…
— Он милый, да. Но до того, как умер его отец, он гораздо больше походил на стереотипный тип юриста. Хороший костюм, симпатичная девушка, любил вечера в «Белом Доме» (прим. паб в Лондоне).
