— У меня был двоюродный брат, — начал я. Так просто. Так безобидно по сравнению с кошмаром, который последует за этими словами. Но как только я начал, всё вышло без единой запинки, передавая всю суть. — Он был на три года старше меня, и я боготворил его. Равнялся на всё, что он делал. Думал, что он знает всё.
Я рассмеялся сухим, невесёлым смешком, от которого у меня защемило в груди.
— Поэтому, когда он включил порно-видео, я ничего не сказал, потому что не хотел, чтобы он подумал, что я слишком мелкий. Мне было всего одиннадцать, а он же был гораздо более крутым подростком.
Поджав губы, я приготовился произнести вслух то, чего не говорил более десяти лет.
— Я ничего не сказал, когда он трогал мой пенис, сказав, что делает мне одолжение, обучая меня мастурбации. Или что, поскольку он сделал это со мной, то мне нужно сделать это в ответ. После этого всё продолжалось, и я начал чувствовать себя в западне, когда мне действительно захотелось, чтобы это прекратилось, или же попросить кого-нибудь, чтобы это закончилось. Я боялся того, что сказать или как это сказать. Затем всё постепенно перешло к оральному сексу, затем просто к сексу. И я хотел, чтобы это прекратилось. Я больше не хотел учиться. Но он угрожал мне. Он сказал, что никто не поверит, и что я этого не хочу, раз он может довести меня до оргазма. Он удерживал мой страх и стыд надо мной, заманивая в ловушку. Только через два с половиной года мои родители начали замечать мои приступы паники и то, как я себя вёл. Видишь ли, если я устраивал проблемы, то ему не разрешали приходить ко мне с ночёвкой. Так я мог держать его подальше. Через некоторое время мои родители отправили меня к психотерапевту, и, думаю, однажды психотерапевт, наконец, задал правильные вопросы, сказал правильные вещи, чтобы заставить меня открыться. После этого всё закончилось.
Всё моё тело, казалось, сотрясалось изнутри мелкой дрожью, но когда я поднял руки, они едва двигалась. Внутри я рассыпался, но каким-то образом моё тело осталось нетронутым.
Я не поднимал глаз, Оклин всё ещё не заговорила, и квартира словно кричала от тишины. Страх сковал мои мышцы, из-за чего казалось невозможным поднять голову, но я это сделал. Медленно я поднял на неё глаза, готовя себя к худшему.
Её тонкие пальцы были прижаты к губам, а слёзы непрерывным потоком катились по щекам.
— Кэллум, — моё имя вырвалось у неё сквозь слезы.
— Мне не нужна твоя жалость.
Чёрт, я не смогу справиться с её жалостью. Почему-то это не укладывалось в сценарии, которые я себе представлял. Я не думал о том, что произойдёт, если она почувствует жалость ко мне.
— Мне не жаль тебя, — произнесла Оклин, возвращая моё внимание к ней. Я наблюдал, как её горло дёрнулось, прежде чем откашляться. — Я была бы чудовищем, если бы не чувствовала боли за тебя и за то, через что ты прошёл. Но это не жалость. Это сострадание.
Огонь, скрытый за её словами, глубина чувств, проникающих в меня, заставили мои глаза гореть, и я отвёл взгляд, с трудом проглотив комок, угрожающий задушить меня перед моим последним признанием.
— После этого я никогда по-настоящему не мог переносить прикосновения. Я прикасался к женщинам, целовал их, встречался с ними, но они, как правило, хотят большего. Кто бы не хотел, когда пытается построить своё будущее? Но в конце концов им надоедало, когда я продолжал отталкивать их без объяснения причин и отказывался позволять им прикасаться ко мне в интимном плане.
— Ты когда-нибудь… — её слова затихли, но я знал, о чём она спрашивает.
— Однажды, — я съёжился, вспомнив ту ночь. — Я учился в университете и сильно напился, чтобы помочь себе довести дело до конца. Я всё время дрожал и потел, а она была слишком пьяна, чтобы это заметить. Я ушёл сразу после. И больше никогда не пытался.
— Какая ужасная сука.
Мои губы почему-то дёрнулись от её гнева за меня. Я вообще не думал, что буду улыбаться после того, как признался в своём прошлом.
Между нами повисло молчание, и я не знал, что ещё сказать. Я не хотел давить на Оклин, чтобы она сказала что-то, что она не была готова обсуждать, поэтому решил дать ей выход. Дать ей немного времени подумать об этом и предоставить возможность заставить меня уйти, не прося об этом.
— Хочешь, чтобы я ушёл?
— Что? Кэллум, Боже, нет! — её яростное отрицание заставило меня вскинуть голову, чтобы увидеть шокированное выражение её лица. — Ты, по крайней мере, мой друг. Я бы никогда… — она покачала головой, не закончив мысль. — Я забочусь о тебе. Я хочу, чтобы ты остался.
Хочет, чтобы я остался. Она заботиться обо мне и хочет, чтобы я остался.
Слова были такими простыми, и всё же они просочились сквозь мою кожу и начали заполнять некоторые из повреждённых дыр внутри меня. Я рассказал ей о своём прошлом, и она не усомнилась во мне, не задала вопросов и не посмотрела на меня по-другому. Я почувствовал себя… легче. Оклин каким-то образом наполняла меня, как будто я когда-то смогу стать цельным. Это было так, словно она помогла мне сбросить часть груза, который я так долго нёс. Как могла одна девушка сделать это?
Не знаю, но в то же время не хочу, чтобы это прекращалось.
— Хорошо.
— Хорошо.
Мы уставились друг на друга с разных сторон дивана, оба не зная, что делать дальше. Я скучал по тому накалу страстей, который был ранее, и хотел отложить своё признание. Всё было сказано, всё было выдано, теперь я хотел двигаться дальше.
— Ты можешь подойти поближе, дай мне ещё один шанс поцеловать тебя. Я не сломаюсь, Оклин.
Она улыбнулась, и её глаза осмотрели меня с головы до ног, приподняв одну бровь.
— Никогда и не думала, что сломаю тебя. Ты слишком большой, чтобы я оставила хоть вмятину.
Я преувеличенно выпятил грудь и прогнул спину, преуспев в том, чтобы рассмешить её.
Всё ещё улыбаясь, она задумалась, пока поджимала губы. Я выдержал её пристальный взгляд, наблюдая, как на её лице формируется решение, и её взгляд меняется, становится более разгорячённым. Стараясь держать руки по бокам или за спиной, она медленно продвигалась через пространство между нами, пока не села прямо передо мной.
— Ты скажешь мне, если я сделаю что-то, что тебя обеспокоит? Хоть что.
— Оклин…
— Либо да, либо я вернусь на ту сторону дивана.
— Да, — ответил я, моя щека дёрнулась от её предупреждения.
— Хорошо.
Медленно, выдерживая мой взгляд, она наклонилась и прижалась губами к уголку моего рта.
Не потребовалось много времени, чтобы поцелуй стал жарким. Я лизнул её рот, желая снова ощутить её вкус, и она чуть не упала вперёд, когда наклонилась ближе, чтобы получить от меня больше. Не прекращая поцелуя, я потянулся к её рукам и положил их себе на плечи, приоткрыв рот ровно настолько, чтобы сказать ей в губы:
— Я не против прикосновений, особенно от тебя. Только ничего слишком настойчивого.
— Но ты можешь прикасаться ко мне таким образом, верно? — спросила она, затаив дыхание.
— О, блядь, да. Я планирую прикасаться к тебе любым доступным мне способом, — я прижался губами к её губам и отстранился достаточно, чтобы сказать: — Нежно, — затем я прикусил её губу. — Или грубо. Любым, — поцелуй. — Способом, — поцелуй. — Это я могу.
Затем мои руки скользнули вниз по её рукам, по груди, и взялись за край её свитера, стягивая его через голову. Оклин схватилась за край моей рубашки и заколебалась. Я ненавидел то, что ей нужно было колебаться, но также ценил тот факт, что она это сделала. Слегка кивнув ей, она стянула её и вернулась к поцелуям.
И случилось то, что мне удавалось делать только с Оклин, я закрыл глаза и наслаждался её вкусом, притягивая её ближе, прижимая к своей груди. Её нежная кожа прижалась к моей, и мне пришлось отстраниться, чтобы отдышаться от волнующих ощущений.
— Кэллум, — выдохнула она, покусывая мои губы. — Ты можешь…
— Всё в порядке. Скажи мне, — я не был уверен, о чём она собиралась попросить, но я хотел попробовать.
