дать им обоим поблажку. И мне нужно было лучше выражать свое разочарование. Мне нужно было объяснить так, чтобы они услышали, что я чувствую. Совсем нелегко для такого парня, как я.
Спорить с папой и дедушкой всегда было легче, чем говорить по душам.
— Я уверен. Если только это не поставит тебя в неловкое положение.
— Вовсе нет. — Она ободряюще улыбнулась мне и последовала за мной в дом. Затем села за кухонный столик мамы и папы, и в ее глазах светилась гордость, пока я рассказывал отцу и дедушке о земле, которую купил, и объяснял свое видение ранчо.
Я шокировал их до чертиков.
А потом они шокировали меня до чертиков.
Они согласились, что это была отличная возможность заработать деньги и что цена за этот участок земли была не слишком высокой, чтобы от нее отказываться. К тому времени, как мы все вышли на улицу — мы с Джеммой поехали в конюшню за ее машиной, а папа отвез дедушку домой, а потом пошел купить маме цветы, — они были в таком же восторге от расширения, как и я.
И сегодня вечером мы все втроем расскажем об этом Кэшу.
Я открыл дверцу Джеммы и придержал ее, пока она садилась внутрь, затем помахал папе и вывел свой грузовик задним ходом с подъездной дорожки.
Джемма поджала губы, безуспешно пытаясь скрыть улыбку, пока мы ехали к конюшням.
— Просто скажи это.
Она расплылась в улыбке, от которой у меня перехватило дыхание и отлегло от сердца.
— Это было не так уж и сложно, правда?
Истон
— Уф, — проворчала Джемма.
Я высунул голову из-за двери стойла, чтобы посмотреть, что происходит. Она подняла тюк за бечевку и пыталась поднести его к кормушке Спрайт.
— Нужна помощь?
— Нет. — Она бросила на меня предупреждающий взгляд. — Я могу сделать это сама.
Я поднял руки, посмеиваясь, когда она зашаркала по полу.
Месяц назад она едва могла поднять тюки на дюйм. Те квадратные тюки были маленькими по сравнению с теми, что мы использовали для скота. Мы держали их на чердаке для лошадей, когда они не были на пастбище. Они весили около семидесяти пяти фунтов (прим. ред.: примерно 34 кг.), и таскать их за тонкую красную бечевку было нелегко. Но она каждые выходные работала со мной в конюшне и постепенно наловчилась.
Руки Джеммы окрепли, как и ноги, и весь ее организм. Я знал это, потому что видел, как напряглись ее мускулы в те ночи, которые я проводил в ее постели в хижине.
Когда она уложила тюк, на ее лице появилась гордая улыбка, она достала из кармана «Лезерман», который я одолжил ей сегодня утром, и разрезала бечевку. Затем она положила сено в кормушку для Спрайт, прежде чем отнести часть в пустое стойло Пепси.
Я позволил ей покормить лошадей, а сам наводил порядок в стойлах, чего не делал уже много лет, потому что нанял для этого рабочих. Но сегодня утром я отпустил Рори с кем-то из парней и вместо того, чтобы работать в конюшне он помогал готовиться к дневной поездке в фургоне.
За последний месяц он провел много субботних дней с другими сотрудниками. Не только потому, что это давало ему больше возможностей для выполнения других задач, но и потому, что это давало мне возможность поработать наедине с Джеммой.
Если бы время, проведенное с ней, означало разгребать завалы, я бы назвал это победой.
Приближался День благодарения, и курорт был заполнен до отказа. В основном мы обслуживали сборища охотников, но были и гости, приехавшие сюда на недельный отдых. Мы организовали поездки на фургонах, чтобы они могли полюбоваться пейзажами Монтаны, попивая какао или сидр с шипучкой. Вскоре к нам должны были прилететь семьи, которые собирались провести здесь каникулы, наслаждаясь коттеджами и шале, а также блюдами, приготовленными известным шеф-поваром.
Тем временем, по традиции, моя семья собиралась поужинать у бабушки с дедушкой.
И мы с Джеммой, как и в течение всего месяца, делали вид, что мы коллеги и, в лучшем случае, друзья.
Если моя семья и догадывалась, что я несколько раз в неделю приезжаю к Джемме, никто об этом не упоминал, а значит, они не знали. За исключением моей матери, Гриры не отличались тактичностью.
Так что мы с Джеммой соблюдали приличия, когда встречались в лодже в течение недели. Я не останавливался, чтобы поговорить с ней на стойке регистрации. А по субботам, когда все остальные были дома, у нас была своя рутина. В пятницу вечером мы устраивали семейный ужин, ограничиваясь разговорами и делая вид, что не замечаем друг друга. Затем я уходил первым, но вместо того, чтобы идти домой, отправлялся в хижину. К приходу Джеммы у меня уже вовсю горел камин, и я обычно лежал голый в постели, ожидая, когда она присоединится ко мне. По утрам в субботу мы вместе пили кофе, а потом я придумывал несколько заданий, которыми мы могли бы заняться вместе.
— Ладно, я закончила. — Джемма появилась в дверях стойла, вытирая перчатки о джинсы.
На улице было холодно, воздух пронизывал мороз, а земля была покрыта пушистым слоем свежего снега. Но от усердной работы на лбу у нее появился легкий румянец, а щеки раскраснелись.
Она сняла свою темно-синюю зимнюю куртку, которую заказала несколько недель назад, после того как я в течение часа без устали читал ей лекцию о зимах в Монтане. Поверх черной футболки с длинными рукавами она накинула одну из моих фланелевых рубашек, чтобы не слишком испачкать одежду.
Ее волосы были собраны в беспорядочный узел, потому что она не помыла их утром, когда мы вместе принимали душ. На ней не было ни капли косметики, а к ботинкам прилипло несколько соломинок — еще одна покупка, на которую я ее уговорил.
Стоя там, свежая и расслабленная, Джемма остановила мое сердце. Черт возьми, она была прекрасна.
— Ты когда-нибудь думал о том, чтобы заменить складское помещение в конце конюшни на то, что находится посередине? — спросила она. — Это сэкономило бы количество подходов.
— Э-э… нет. — Это стойло в конце конюшни всегда использовалось как кладовка. И теперь я не мог понять, по какой причине оно всегда было там. — Но я так и сделаю.
— Просто идея.
Джемма весь месяц подбрасывала идеи. В том, как она это делала, всегда было больше любопытства, чем назойливости. Но она смотрела на вещи так, как не смотрели остальные. И до сих пор я принимал каждую
