Так получилось. — Алекс мрачнеет. Жуёт губу. Вздыхает и говорит нехотя: — Мы с другом по Алтаю ходили, это третий раз был. Он пытался сделать удачный кадр и сорвался. Сто метров. Его тело потом спасатели вытаскивали. То, что от него осталось. Тогда и горы привлекать перестали, и фотографии…
Алекс замолкает, а у меня волосы на теле дыбом встают. Очень ярко представилось, о чём друг думал, пока летел, о чём — Алекс, на глазах которого всё случилось.
— И ты больше не фотографировал? — спрашиваю тихо.
— Почему, фотографировал. Не сразу, конечно, и уже без прежнего фанатизма. — Он вдруг отодвигается, внимательно смотрит. — Можно, я тебя сфотографирую? Вот прям сейчас. Такой свет удачный, тебе безумно идёт.
Мой опыт в фотографировании — семейные фотосессии, где все одеты в одном стиле и улыбаются, даже если слегка повздорили накануне. Несмело киваю. Никогда не видела себя в роли модели, они всегда казались чем-то неземным. Алекс подскакивает, суетливо возится в каком-то шкафу и быстро возвращается с большим фотоаппаратом.
— Расслабься и получай удовольствие, — говорит, закончив настраивать технику. Легко сказать. Мышцы напряжены, с трудом представляю, как выгляжу со стороны. Сделав несколько снимков, Алекс качает головой.
— Ты такая красивая, а выглядишь так, словно на паспорт фотографируешься. Улыбнись.
Улыбка деревянная, из тех, что для фотосессий обычно были. Сколько фальши! Даже на семейных фото сплошное враньё…
— Агат, — зовёт Алекс — всё это время фотографировал. Смотрю на него. Секунда — он совсем близко. Упирается рукой в спинку и согревает дыханием губы. Мы целуемся недолго, но достаточно, чтобы забыться на время. Алекс всклокоченный, глаза полыхают.
— То, что надо! — говорит воодушевлённо, снова начиная фотографировать.
— Ты всех моделей так вдохновляешь? — склоняю голову набок. От его искреннего восхищения воздух вспыхивает.
— Всякое бывало, — он пожимает плечами. Подмигивает. — Я не святой и не монах. Просто стараюсь поступать порядочно. С женщинами — в первую очередь. Прости.
— Не извиняйся. Из-за одного мудака я не собираюсь ставить крест на личной жизни.
— В следующий раз я хочу снять тебя утром. — Голос Алекса низкий, вибрирующий. Сердце сходу ускоряется. — В моей рубашке.
— Только в рубашке? — спрашиваю, отлично зная ответ. Пора возвращаться домой, но там наверняка Марат и сотня вопросов. А тут… Один ответ, который слишком рано давать.
— Я лягу на диване, а ты — в кровати, — говорит Алекс. — Но сперва давай ещё посидим. Расскажешь про последний отпуск.
Алекс не пытается приставать, даже перед сном целомудренно целует в лоб. Я подумаю о Марате и его любовнице завтра. Обязательно подумаю, ведь он никуда не делся, и штамп всё ещё стоит в паспорте. Но именно появление любовницы наконец расставило все точки над и.
Поворачиваюсь на бок. Подушка пахнет Алексом. Даже майка, которую он дал, чистая, но с тонким ароматом его кожи. Или мне так кажется. Вот о чём хочется думать, а не о предателе муже.
Марат
Пиздец. Нет, не так: какого хуя тут происходит?! Смотрю в наглые глаза этого длинноволосого, и аж подбрасывает. Лялька ещё, сучка, как чёрт из табакерки выскочила. Дебила кусок, какого хуя её с собой тащил? Агата в мою сторону даже не смотрит. Уезжает с другим мужиком, как будто так и надо. А я имею право возражать? Что бы там Лялька ни пиздела, Агату я знаю, она точно не изменяла. До этого. А сейчас, выходит, уже вовсю. Свободу почувствовала? Пальцы в кулак сжимаются с силой. Кажется, кожа вот-вот лопнет. Это что, Агата так быстро утешилась? Играла в неприступность, а сама даёт направо и налево.
Нет. Мысли гадкие, грязные, от образа Агаты рикошетом отскакивают. Ну не такая она, и всё тут. Что забыться пытается — верю. Даже упрекать не стану, сам виноват. Поигралась, и хватит. Раз мы теперь квиты, можно переступить и новую жизнь строить.
— Отвезёшь меня домой? — подаёт голос Лялька. Поворачиваюсь к ней. Дождь из мелкой мороси превратился в настоящий, затяжной.
— Сука ты, Лялечка.
Она пожимает плечами. Не спорит даже, хотя могла бы оправдаться. Шагает под козырёк, достаёт сигарету, прикуривает и говорит буднично так:
— А чего ты от меня ждал, Марик? Что буду, как жена декабриста, страдать и превозмогать? Перевёз, поменял нашу жизнь и бросил. Поджал хвост, как только жена узнала. Я не ждала, что ты с нами останешься, но даже духу не хватило в глаза сказать. Всё ещё считаешь себя львом? А я вижу облезлого кота.
И что я вообще в ней нашёл, понять не могу? Пизду молодую? Тогда голова шла кругом: дома дурдом, вечно орущая Каринка, измученная Агата, от которой одни глаза остались, тёща с советами, тесть с заебавшим: теперь нужен наследник… Я из дома бежал, возвращался без охоты, и когда Лялька появилась, показалось — вот она, нормальная жизнь. Та, что раньше была, когда нет пелёнок-распашонок, а тебя всегда с улыбкой встречают.
Каринка подросла, только спать по ночам стала, когда Лялька залетела. Это правда было её дело — оставлять ребёнка или нет. Раз случилось так, что её таблетки осечку дали, что теперь? Насильно на аборт бы тащить не стал, да и помогать помогал бы — не чужой ребёнок. К тому же младенчество Костика мимо прошло, мне самое приятное осталось: прилетай и смотри, как подрастает сын. Всё.
Каринка на глазах росла. Первые зубки, первые шаги, первые слова видел. Любовь к дочке не сразу появилась, сперва не мог понять, что этот новый человек и моя часть. С Костиком было проще, я к тому времени уже понял, что к чему. Но к Каринке нежность запредельная, а с Костика спрос больше, потому что парень.
Парень. Я сознательно запретил себе думать о будущем. Так проще, потому что, стоило заглянуть в глубину пиздеца, в которую себя загнал, и волосы на загривке дыбом становились. Разруливать надо как-то, а не получается. Не отрывается самолёт от взлётной полосы.
— Сама доберёшься, — говорю и иду к машине.
— Ну, кто бы сомневался! — летит в спину. — Может, мне Костику сказать, что папа долетался? Ну, а что ребёнку тебя ждать?
— А знаешь? — разворачиваюсь резко. — Если хочешь — так и скажи! Только я от него не отказывался и не собираюсь!
— И где ты
