видишь его в своей жизни?! — Окурок летит в лужу. Лялька презрительно улыбается: — Где-то между налаживанием отношений с семьёй и полётами?
— Я сам с ним поговорю.
Сам. Как объяснить четырёхлетке, что папа не самый правильный и честный, с трудом понимаю. Но может, Каринке объяснять не придётся, вот чьего осуждения дико боюсь.
— Прежде чем найдёшь удобное время в загруженном графике, позвони, может, мы будем заняты, — бросает Лялька и достаёт телефон — вызывать такси.
Надо что-то сказать. Надо, но слова не идут. Ради чего семью годами разрушал? Ради неё? Сплёвываю под ноги, сажусь в машину, завожу мотор. Фары освещают фигуру у входа в клуб. А ведь думал, что привязался к тебе, Лялечка, только бросаю без сожалений.
Карты раскрыты, теперь только на чистоту с Агатой. Только она домой не спешит. Стрелки ползут вверх, а её нет. Ночует с этим недомужиком с голубой внешностью? Что вообще в нём нашла? Волосы эти длинные, серьга в ухе, не удивлюсь, если татуировками забит сверху донизу. Агате такие никогда не нравились. Точно мне назло связалась. Решила новое попробовать. Моя Агата и другие. Жар проходит по телу. Да ну нахуй! Представлять в чужих руках не надо: видел, как они её лапали. Сука, надо было съездить по харе!
Расхаживаю по дому, постоянно смотрю на часы: второй час уже, она не охуела? Знает же, что я тут, что жду. И вот так, демонстративно показывает, что с другим? Нет, наверное, к Юльке поехала. Та наверняка в курсе. Точно, уехала к Юльке. Ага, перед тем как сосалась с другим. Явно на всё готовая была. Я бы не помешал — они уже в номерах бы кувыркались. А что, я мужика понимаю: красивая, холёная, сама на шею вешается. Сука, да не про Агату это!
Или про неё? Как хорошо её знаю? Кто даст гарантию, что эти годы не было у неё никого? Строит из себя невинность, а сама, может, годами рога наставляла. Нет. Нахуй, это точно не про неё. Не про неё, и всё тут. Видел же, какими глазами смотрела, как встречала. Лялька никогда так при встрече не светилась, а Агата…
Мычу в темноту. Мудак. Полчетвёртого, сегодня уже можно не ждать. А утром что, из-под другого мужика домой вернётся?
К рассвету в глаза как песка насыпало. Выпиваю неизвестно какую по счёту кружку кофе, во рту горчит, руки дрожат, мотор колотится о рёбра. Ключ в замке поворачивается в восемь, когда мозги перестают соображать.
Выхожу в коридор, подпираю косяк плечом, руки в карманы домашних штанов по запястья засовываю. Потому что чешется либо придушить, либо обнять. Но сперва всё же придушить.
— Нагулялась? — спрашиваю, когда она заходит. Усталая? Нет. Бодрая, выспалась явно, не то, что я. И смотрит холодно и пусто. От этой пустоты что-то неприятное внутри ворочается. Не смотрела так ни разу. Даже когда узнала всё и рассказала. Когда о разводе говорила так — пусто — не смотрела.
— Почему ты здесь? — разувается, обходит. Ловлю за плечо, разворачиваю и смотрю в глаза.
— А где я по-твоему должен быть?
— Со своей второй семьёй. Кстати, как хоть её зовут-то? Может, мне с ней пора подружиться и пироги вместе печь? Как ты любишь, с грибами.
Она пытается вырваться, а у меня планка падает. Пелена перед глазами, потому что чувствую чужой запах на её коже.
— Ты бы хоть помылась после чужого хуя, — цежу, а самого аж трясёт. Агата белеет, разом подтверждая догадку. Толкаю к стене, прижимаю телом, чтобы не вырвалась. — Вот она, цена твоей верности, да, Мась? Строишь из себя святую, а у самой постель от мужа остыть не успела. — Ладонь ложится на шею. — Ты с ним тут, в нашей постели, тоже кувыркалась? Когда только успела. Или он тебя по блату устроил?
Проталкиваю колено между ног, поднимаю вверх, с силой вжимаю между ног. Как представлю, что она их для него раздвигала, кровь кипит.
— А у тебя только так, да? — приглушённо говорит она. — По себе судишь?
— Что тут судить, Мась? — говорю ласково, большим пальцем вожу по подбородку. Он её целовал тут. Где ещё целовал? — Я своими глазами видел.
— Я тоже. — Агата смотрит прямо в глаза, и снова эта пустота знакомая. Страшная.
— Давай забудем, — шепчу и к губам. С силой, язык между её губ просунуть, целовать торопливо. Как я по ней соскучился! Обнимаю одной рукой, поворачиваю её голову, чтобы поцеловать глубже, когда ладони упираются в грудь. Агата с непривычной силой отталкивает, вытирает рот. Кривится.
— Не лезь ко мне. Никогда больше не лезь!
— Нацеловалась за ночь, да? Или, может, и насосалась от души?
Пощёчина заставляет голову мотнуться в сторону. В ушах звенит. А рука у Агаты, оказывается, тяжёлая. Хлопает дверь в спальню. Не могу сдержать дебильную улыбку: судя по реакции, ничего у них не было. Ещё не было точно. А значит, у меня есть все шансы. Лучше ругаться, чем демонстративно молчать. Такую Агату не видел ещё, она заводит до гула и тесноты в штанах. Сильная, уверенная в себе. И обязательно снова станет моей.
Агата
Даже не злюсь. А на что? Пусть думает что хочет, главное, знаю — моя совесть чиста. И даже поцелуи с Алексом уже не кажутся чем-то запредельно скандальным. Да, у меня во рту побывал чужой язык, и мне это даже понравилось. А где побывал член Марата? Сколько раз? Впервые думаю об этом именно так: с физиологическими подробностями. Тошнит. Рассмотрела её внимательно. Другая, тут и сравнивать смысла нет. Что бы там у Марата к ней ни было, отпускаю.
Взгляд падает на фотографии над изголовьем кровати. Ярость охватывает внезапно, от неё даже хорошо становится. Встаю на подушки и снимаю рамки, одну за одной. Только себя с Каринкой оставляю, по центру вешаю. Рвать не буду — глупо, всё-таки это воспоминания, часть моей жизни, в которой было очень много счастливых моментов. Разбирать по косточкам, какие из них были правдой, а какие — ложью, не собираюсь.
Так хорошо утро начиналось… Алекс пожарил омлет, заварил вкусный травяной чай. Он встал раньше, чем я проснулась. Может, ещё бы и спала, если бы в руку не ткнулось что-то мокрое и не напугало. Граф, тяжело виляющий хвостом.
