— Вижу вашу проблему, операция действительно, необходима. С детьми все хорошо, перелёт на них не повлиял. Это прекрасно. Сейчас дам вам послушать.
Она на кнопку и кабинет заполонил звук. Я сразу понял, о чем он мне напоминает — непрестанный осенний степной дождь, надсадно барабанящий по крыше. Степные дети, как и их мать.
— С ними точно все хорошо? — испугался я. — Их сердца так сильно бьются…
— Все хорошо, — улыбнулась врач. — Сердцебиение плодов именно такое. А их еще и два, поэтому звук накладывается друг на друга.
Анька промолчала, но мне казалось — расслабилась. Звук маленьких сердец ее успокаивал.
— И еще, — добавила Вера Викторовна, — срок уже позволяет, я четко вижу пол ваших детей. Вы хотите его узнать?
Она смотрела на Анну, словно тоже чувствовала эту дистанцию между нами. Аня, которая несколько часов уже если не молчала, то отделывалась односложными ответами вдруг улыбнулась. Улыбка была короткой, но такой…светлой. Она за мгновение преобразила ее осунувшееся скуластое лицо.
— Нет, — покачала головой она. — Нет, пусть они удивят меня.
— Тогда можете отдыхать, ночь выдалась сложной. И я поеду, — улыбнулась врач. — вас дожидалась. Увидимся завтра и начнем подготовку к операции.
— До свидания, — ответили мы с Аней вразнобой.
В палату нас сопроводила медицинская сестра. Палата была одиночной и комфортабельной. Душ и туалет, необходимая техника, удобная кровать. Аня пересела на кровать, медсестра переложила ее вещи, санитар внёс дорожную сумку со всем необходимым, что еще дома попросила собрать Аня. Я замялся, держа переноску в руках, чувствуя себя лишним. Затем все же поставил ее на пол. Придвинул стул и сел напротив Ани.
— Ань, — позвал я. — Посмотри на меня.
Я не узнавал ее, мою сильную и бойкую на язык Аню. Она послушно подняла голову и посмотрела мне в глаза.
— Мне страшно, — сказала вдруг она. — Я словно младенец, которому перерезали пуповину. Я так мечтала уехать, а теперь я в чужом городе, скоро операция, я совсем одна.
— Ты не одна. У тебя есть я. С нами есть даже Люкс. В твоем животе вообще, целых два ребёнка. И я уверен, что они такие же сильные и смелые, как и их мама.
— Спасибо, — тихо прошелестела Аня.
— Ань…я не могу обещать тебе, что все будет хорошо. Хотел бы, но не могу. Но я обещаю тебе, что я сделаю для этого все, что будет в моих силах.
Аня накрыла мою руку своей. Тонкие пальцы, такие холодные, словно в них жизни не осталось.
— Позаботься о Люксе, пожалуйста.
Уходя я обернулся. Люкс, который устал в переноске начал активно ее раскачивать протестуя. Дома — несколько коробок, большой чемодан и пара сумок, вещи Ани доставили. Где-то там приданое Люкса.
— Валяй, — сказал я, открывая переноску. — Осваивайся.
Кот вышел, одарил меня презрительным взглядом и распушив хвост ушел в глубь моей большой квартиры, в которой кроме меня и моей домработницы давно уже никого не бывало.
За окном осень, такая отличная от степной. Мне сразу назначили дату операции — осталась неделя. Я жутко боялась самой операции, но тем не менее злилась на то, что с операцией так затянули. Каждый день, который я провожу, сдавая анализы, мониторя детское состояние, пытаясь смотреть телевизор и бесцельно пялясь в окно — работал против меня. Один из детей рос, черпая почти все ресурсы, а второй — отставал.
— Этот срок не критичен, — успокаивала меня Вера Викторовна. — Второй ребенок быстро все нагонит, он здоров, разница между плодами пока не ощутима. Эта неделя не решает. Зато мы убедимся, что полностью готовы к процедуре и учтем все нюансы. Подготовка к операции это больше половины успеха. Вам невероятно повезло, что в провинции и с устаревшим аппаратом узи вам так рано поставили диагноз, у нас есть время для маневра, сроки не упущены.
Я не могла унять панику. Вопреки себе полезла на форумы и начиталась истории девушек потерявших детей в такой же ситуации.
— Мой живот, — сказала я. — Он растет. Он не должен быть таким большим.
— Вы правы. Ваш живот увеличился не только из-за того, что плодов два. Плод реципиент получает излишне много питания и в его пузыре выраженное многоводие. Поэтому ваш живот за последние дни значительно подрос.
Легче от этой информации мне не стало — я и так это подозревала благодаря форумам и своим наблюдениям за животом.
— А статистика? Информация, которую нашла я, слишком разнится.
Вера Викторовна улыбнулась. Она так часто улыбалась, словно все было прекрасно, мои страхи надуманы, и вообще ничего экстраординарного не происходит. Этим она вызывала во мне раздражение, а я так хотела ей доверять. Знала — Марат нашел лучшего специалиста из возможных. И что дорого это, и очередь к ней со всей страны.
— Я не буду вам лгать, — ответила она. — У меня личная статистика, основанная на моем опыте. Да, мы с вами успели вовремя. Мне привозили девочек с таким же диагнозом, как у вас, но с преждевременными схватками или слишком поздно. Это стопроцентная летальность обоих плодов. Мы с вами успели вовремя, но фетоскопия это только зародившаяся наука, нельзя полностью предсказать, как пройдет вмешательство в полость матки...
— Быстрее, — нетерпеливо перебила я.
— Думаю восемьдесят процентов на выживание одного плода и шестьдесят, что выживут оба.
Я замолчала. Хотела я информации, получила. Довольна ли я? Нет. Страшно. Еще ждать эту неделю. Мне казалось, что каждый день усугубляет состояние детей. Мне нужно было на кого-то злиться. Злиться на ребенка, который отнимает питание у брата или сестрички? Смешно. Малыш не виноват, так распорядился случай, злой рок. Злиться на Марата? Он спасает нас, меня и детей, даже несмотря на то, что не верит в свое отцовство. Так и получилось, что злилась я на себя, на время, и на Веру Викторовну, которая это время тянула. Как бы я не боялась вмешательства, я готова была лечь под нож прямо сейчас.
А прошло только два дня из заявленной недели. Еще пять. Пять дней просыпаться, проживать как-то до вечера. Одно радует — кровотечения нет и матка в тонус не приходит.
— Несколько дней, — снова улыбнулась мой врач. — Через несколько дней мы все сделаем.
