Потом, когда она уходила, я лежал один в комнате и испытывал острый стыд. Отвращение. Ненавидел ее, самого себя. Отца, который ничего не замечал. Маму, которая умерла, когда я был маленьким, и не могла теперь защитить меня.
– Ты был всего лишь ребенком, Дрю. Она манипулировала тобой. Это вовсе не отношения между двумя взрослыми людьми по обоюдному согласию. Мачеха именно что приставала к тебе.
Голос Фэйбл дрожит, она вся дрожит, как и я. А потом она вдруг совершает безумный поступок.
Подбегает ко мне и обнимает так крепко, будто не хочет больше никогда отпускать. Плачет, всхлипывает, уткнувшись носом в мою футболку. Я медленно обхватываю ее и прижимаю к себе. Ни слез, ни грусти внутри, ничего. Никаких чувств. Наверно, это шок.
Я только что признался Фэйбл, открыл самую страшную и грязную тайну – а она не убежала. Не подняла меня на смех, не стала упрекать и издеваться.
Впервые в жизни я почувствовал, что наконец-то нашел того, кто меня понимает.
Фэйбл
Я так и знала. Не хотела принимать этого, но чувствовала, что источник всех проблем – в Адель. С каждым днем зацепок появлялось все больше, и мои подозрения усиливались.
А теперь они подтвердились окончательно.
Меня переполняет такая ненависть, что от нее кружится голова. Ненавижу эту женщину за то, что она сделала с Дрю. И то, как она продолжает мучить его сейчас. Она отвратительна. Мерзкая педофилка, которая должна сидеть в тюрьме за растление пасынка.
Ненавижу ее всем своим существом.
– Надо уезжать отсюда, – бормочу я, уткнувшись ему в грудь.
Отстранившись, поднимаю глаза – и вижу, что лицо Дрю не выражает ничего. Он полностью закрылся от мира, и я не могу его за это осуждать, ведь это своего рода защитный механизм.
Как только вернемся в город, посоветую ему сходить к профессиональному психологу. Нужно, чтобы он выбросил из головы этот печальный опыт. Конечно, полностью избавиться от воспоминаний не получится, но он хотя бы сможет поговорить с кем-то, попросить о помощи. Так ему будет легче справиться со всем этим.
– Дрю. – Трясу его за руки, и он наконец-то фокусирует взгляд на мне. – Надо ехать. Срочно.
– Да, ты права. Уходим.
Убегаю к себе, набиваю баул вещами и застегиваю его. Хватаю сумочку и толстовку, оглядываю комнату, проверяя, все ли взяла.
Да если и забыла – плевать. Я так хочу убраться отсюда, что мне уже все равно.
Дожидаюсь Дрю в гостиной, наблюдая из окна за особняком. Похоже, они еще не уехали на поминки Ванессы: «Рендж Ровер» стоит на подъездной дорожке – видимо, был припаркован там заранее. Значит, машине Дрю выезд он не загораживает.
Слава богу.
– Хочешь попрощаться с отцом? – спрашиваю я, когда Дрю выходит в гостиную с сумкой через плечо. Выражение лица у него по-прежнему отрешенное.
Он медленно покачивает головой.
– Напишу ему сообщение. Они еще здесь?
– Да. – В моем голосе слышится неприкрытая паника, и я откашливаюсь, мысленно ругая себя. – Дрю, мне кажется, нам не стоит идти туда…
– Мне тоже, – обрывает он меня.
Я облегченно вздыхаю, и мы быстро шагаем к его автомобилю. Я отчаянно пытаюсь запихнуть сумку на узкое заднее сиденье. Наконец мы с Дрю забираемся в машину, одновременно захлопываем дверцы, и он вставляет ключ зажигания.
Вот-вот мы вырвемся отсюда, я уже чувствую запах свободы. Никогда ниоткуда так не хотела уехать, как сейчас.
– Эндрю!
Резко поворачиваю голову влево и не верю своим глазам: Адель подбегает к машине, останавливается со стороны водителя и колотит кулаком по стеклу, требуя опустить стекло. Глядя на нее, Дрю держит руку на рычаге переключения передач: собирается дать задний ход.
– Не делай этого, – шепчу я. – Не открывай окно. Она больше не заслуживает твоего внимания, Дрю.
– А вдруг она все расскажет папе? – Его голос звучит совсем тихо и как-то по-детски. Сердце невольно сжимается; я чувствую его боль как свою.
– Ну и что? В той ситуации виновата она. Не ты.
Наклонив голову, он протягивает руку и нажимает на кнопку: стекло медленно ползет вниз.
– Что тебе надо? – спрашивает он холодно.
– Просто… поехали с нами. Пожалуйста. Ты нужен мне там, Эндрю.
Адель бросает на меня тяжелый, ледяной взгляд, и я отвечаю ей точно таким же – ледяным, тяжелым.
Ненавижу. Хочется порвать ее на части.
– Я уже был у нее на могиле вчера. Почтил память сестры. Чего еще ты хочешь от меня? – произносит он, и в его голосе сквозит тот же холод, что и во взгляде.
Но она словно не замечает этого.
– Ты еще столько не знаешь, мне… так много тебе нужно рассказать. Наедине. Это очень важно, Эндрю. Пожалуйста.
– Прекратите называть его так, – я не выдерживаю. Надо заткнуть ее. Не выношу, как она выговаривает его полное имя.
– Это его имя, – отзывается она сухо. – И кто ты такая, чтобы указывать мне?
– Не смей так с ней говорить. – В голосе Дрю звучит угроза, но Адель как будто все равно.
– Она никчемная, Эндрю. Пустышка. Зачем ты тратишь на нее время? Она что, хороша в постели? Готова раздвинуть ноги перед тобой по первому зову? Поэтому ты держишь ее при себе, да?
Адель, похоже, совсем спятила, и я отказываюсь обращать какое бы то ни было внимание на ее слова.
Она поступила с Дрю так низко, что должна вечно гореть в аду.
– Зато я не педофилка, – бормочу я себе под нос.
Судя по тому, как резко выдохнула Адель, бормотала я недостаточно тихо.
– Что ты сказала, маленькая дрянь?
Черт, я все-таки влезла в разговор!
– Она знает, Адель, – резко обрывает ее Дрю. – Она все знает.
Между нами повисает тяжелая до боли тишина. Не могу видеть Адель. Смотрю на свои дрожащие колени, изо всех сил стараясь дышать размеренно, спокойно. Краем глаза замечаю, как у Дрю подергивается уголок рта, как его пальцы стискивают руль так сильно, что побелели костяшки.
– Вот как… – Голос Адель срывается, и она чуть откашливается. – Значит, ты ей рассказал обо всем? И она знает о нашей маленькой интрижке?
– Домогаться пятнадцатилетнего мальчика и завести интрижку – далеко не одно и тоже.
Сжимаю губы и закрываю глаза. Мама всегда говорила, что мой длинный язык до добра не доведет.
Похоже, она была права.
– Ладно. Раз уж ты хочешь, чтобы твоя болтливая шлюха знала обо всем, тогда я прямо при ней скажу то, чем хотела поделиться с тобой наедине.
Ее сладкий, вкрадчивый голос так действует на нервы, что я невольно поднимаю голову и смотрю на нее.
И то, что я вижу, мне совершенно не нравится: глаза убийственно сверкают, рот искривила безумная улыбка. Адель явно вот-вот сорвется.
