То ли дело Маринка. Ничего не требует, не предъявляет претензий или ультиматумов. Никто никому ничего не должен. Если он хочет – она тоже хочет. Он устал? Тогда ей вполне достаточно, что он просто лежит рядом и делится с нею мечтами. В такие минуты Гена готов был рассказать Ольге все, упасть на колени, просить прощения. Не за измену, а за то, что бросает ее.
Но едва он принимал такое решение, как Маринка смотрела на него чужим взглядом. Смеющимся, наглым. И он снова начинал ее ненавидеть.
* * *
Ольга брызгала слюной:
– Гад! Видит же меня, видит. Но каждый раз отворачивается, сволочь! Находит, гад, возможность не остаться одному. Все время радом с ним кто-то есть. Мне так нужно с ним поговорить, а он упорно меня не замечает! У меня свадьба через две недели, а я до сих пор не знаю, выходить мне за Кебу или нет!
Марина давно уже не дергалась от таких слов: Конакова без конца жонглировала ими, будто ей нравилось издеваться над подругой: может, ты и спишь с Кебой, но замуж он зовет не тебя! А я, мол, еще подумаю – выходить ли за него. У меня, дескать, выбор огромный: все кругом замуж зовут.
– Ты же уже решила, что за Кебу выходишь при любом раскладе, – устало напомнила Казанцева. Эх, рассказать бы, как сильно Генка любит будущую жену, если судить по регулярности их тайных встреч.
– Надоел он мне! Импотент хренов.
Импотент?! Это она о ком?
– Что?! Кто?!
– Кеба твой, вот кто! Этот козел вообще ко мне не прикасается. Я перед ним и так и этак жопой кручу, все хочу научить его трахаться, как Бубнов. А у этого козла в штанах бобик сдох. Раньше, как штык, только свистни, только намекни – ты же знаешь, я кого угодно заведу. А теперь – как труп ходячий. Ноль эмоций. Я, говорит, себя к свадебной ночи берегу. Не, Марин, нормально, а? Он бережет себя до свадьбы! Целка, блин! Я вот что думаю. Может, каждому мужику от природы дано определенное количество раз? И каждый распоряжается своим сокровищем, как умеет? Кто-то растягивает удовольствие на всю жизнь, по чайной ложке в неделю, а кто-то растрахает все добро за пару лет, а потом до конца дней в евнухах прозябает?
«Это Кеба-то – евнух?», – не сдержавшись, Марина улыбнулась. Даже настроение поднялось, несмотря на надоевшее Ольгино нытье. Значит, с ней он – евнух? Замечательно! Еще бы не евнух – все силы растрачивает на Маринку. Разве что по выходным Ольге свеженьким достается. Но тут же вспомнила свою тревогу, и веселья как ни бывало.
– Слушай, Оль, все забываю у тебя спросить. Вот ты живешь очень бурной половой жизнью. А залететь не боишься?
– В смысле? С Лехой, что ли?
– Да неважно, – отмахнулась Марина. – От Лехи, от Кебы, от «колокольчика». Ты ж два года из одной постели в другую ныряешь. Ты никогда не боялась залететь?
– Забеременеть, что ли? – дошло до Ольги. – Естественно, боялась.
– И что, предохранялась тщательно, или я не все знаю? Ты, случайно, абортов не делала?
– Ты чо, дура? Какие аборты с моим единственным яичником? Мне если и посчастливиться залететь, так рожать придется хоть от козла. Я ж по первости опасалась, все старалась запомнить, с кем и когда, чтоб папашу можно было вычислить. Да все как-то проскакивало. Презервативы-то я не люблю – не выношу запаха паленой резины.
– А при чем тут паленая резина? – не поняла Марина.
– Ох, и дура ты неопытная! Я ж девушка темпераментная. Настолько, что на мужиках резина вонять начинает!
Расхохоталась мерзенько. Заметив испуг в глазах собеседницы, поспешно добавила:
– Утрирую. А чего это ты залетами заинтересовалась?
– Да так, ничего, – попыталась отмахнуться Маринка. Она уже выяснила все, что ей было нужно, и поняла – Ольга в этом вопросе не советчица.
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовалась Ольга. – С этого места поподробнее. Залетела, что ли? А ну колись! Да не бойся, ты же знаешь, я – могила.
* * *
– Нет, Ген, ты представляешь, какая дура? Застукала своего художника с телкой в интересной позиции. Он ей заявил, что эта телка, в отличие от Маринки – само совершенство, а потом снова поманил ее пальчиком. И что ты думаешь? Вместо того чтоб послать его на хрен вместе с его тягой к прекрасному, она ему опять дала! И залетела! Он-то, ясен перец, жениться не собирается, а эта идиотка теперь не знает, как аборт сделать.
Он еще не осознал смысла сказанного. Внимание заострилось на Ольге, на ее горящем взгляде. Не разберешь – от восторга ли, или от возмущения. Радостный тон, с которым она сообщила новость Кебе, плохо гармонировал с возмущением. Значит, от восторга. Гену передернуло.
Ольга продолжала, не замечая неприязни в глазах жениха:
– Только представь, какая дура! Господи, какие же все бабы шлюхи! Только я одна у тебя умница. Да если б я в тебя не влюбилась до потери сознания, разве б я тебе дала? А эта… Господи!.. Да я бы с этим Арнольдиком срать рядом не села, а она от него аборт делать собирается. Понимаешь теперь, как тебе повезло? Такое сокровище отхватил, когда вокруг одни шлюхи скачут. Понял, спрашиваю?
Только теперь до него дошло. Маринка… Его Маринка… С Арнольдиком?!
– Понял, не дурак. Дурак бы не понял. А что за Арнольдик, говоришь? – поинтересовался сдержанно, хотя внутри все клокотало от гнева. И, похоже, от ревности.
– Какой ты невнимательный! Я же тебе десять раз эту историю рассказывала. Арнольдик, художник, гений непризнанный. Роман у них был, любовь дикая. Попользовал ее пару недель, а потом она его с другой застукала. Ну помнишь, я рассказывала? Он ей заявил: «Нет предела совершенству». А ты, типа, утрись и не кашляй. И после всего этого она опять ему дала, представляешь, дура какая? И, естественно, залетела!
– Это я уже понял, – прервал ее словесный поток Кеба.
В эту минуту Ольга была ему неприятна, как никогда. Интересно, все женщины такие? Перемывают косточки подругам, радуются их бедам и неудачам. Но, в сущности, она права – и про дуру, и про шлюху. «Еще какая шлюха! Ты даже не догадываешься!»
Одновременно с брезгливостью червячок ревности в его душе превращался в могучего змея-душителя. Как же так, ведь он был к ее услугам каждый день, кроме выходных. Ей что, мало его было? Или настолько ненасытна, что двух дней без мужика выдержать не может? И правда – какая же дрянь! А он-то, он!..
А что «он»? Он ничего. Просто погряз в ней по уши – не выбраться на волю. Совсем уж было в шлюховатости ее разуверился. Да и шлюховатость эта все меньше в последнее время проявлялась. Чаще человечность во взгляде обнаруживалась. Нежность, доверчивость. Это так не вязалось с ее привычным циничным обликом. Гена уж всерьез стал подумывать, а не разорвать ли помолвку с Ольгой. Не то чтобы жениться на Маринке собрался – об этом и речи быть не могло. Но с каждым днем все больше убеждался, как непреодолима пропасть между ним и Оленькой. А главное – не было ни малейшего желания эту пропасть преодолеть. Ему б такую как Маринка найти. Почти такую. Убрать бы ее цинизм, доступность, легкомысленность.
