После того как мебель была распакована, собрана и установлена, мы с Ксавье потратили какое-то время на уборку патио, пока остальные готовили обед. Тревор жарил мясо на гриле, Марчелла варила свежую кукурузу и раскладывала хлеб, купленный в бруклинской пекарне, а Хейли крошила салат — она в этом деле специалист.
Когда мы сели обедать, косые лучи заходящего солнца осветили северную лужайку, вызолотив цветочный ковер. Оранжевые бархатцы, многоцветные анютины глазки, мамины любимые вьющиеся белые розы и стена кустов сирени вдоль изгороди. Этот сад — одно из самых любимых папиных мест — теперь приобрел удобный и стильный вид, папа сможет наслаждаться им в свое удовольствие. Папа будет гордиться мной.
— Вы, ребята, мне так и не сказали, как вас сюда занесло, — спросила я, когда мы разложили бифштексы по тарелкам. — Мама не предупреждала, что вы собираетесь приехать.
Не обращая внимания на сервировочную ложку, Тревор руками схватил дымящийся початок кукурузы.
— Я и сам не знал, пока твоя тетя Несси едва не вышвырнула меня из окна.
— Да? Когда ты попадаешь в немилость, она становится моей тетей Несси?
— Она сумасшедшая, вот она кто. А я был в таком настроении, что мне надо было убраться оттуда поскорее, прежде чем я успел бы наговорить такого, о чем жалел бы всю оставшуюся жизнь. Человеку следует знать пределы своих возможностей, и, скажу тебе правду, сегодня она почти довела меня до этих пределов.
— Тебе надо было просто поговорить с ней, — сказал Ксавье. — Она вполне разумная женщина. Нечего было так заводиться и мчаться сломя голову из города.
— Вот как, поговорить с ней? Поговорить с ней? — Тревор отмахнулся от него. — Отстань от меня. Что-то я не видел, чтобы ты пытался с ней поговорить.
— Я с ней не ругался.
— Ты ей всегда нравился больше, Экс, — поддразнила я, за что Тревор кинул в меня огрызком кукурузы. — Как грубо! — уставилась я на него. — Разве мама тебя ничему не научила?
— Она учила тебя понимать разницу между людьми, — сказал Ксавье. — А ты просто сбежал. Вообще, чего ты так завелся из-за какой-то дурацкой компьютерной программы? Если женщина хочет вести записи в блокноте, пусть себе записывает.
— Это она завелась, а не я, — ответил Тревор. — Стукнула по клавиатуре, потом выдернула вилку из розетки. Представляешь?
Тетя Несси способна устроить настоящий скандал, если ее довести.
— Да, она действительно наехала на тебя, — сказала я.
— Я больше ни минуты не мог там оставаться. Мама просто спятила. — Тревор закатил глаза. — Только и твердит «сделай то, сделай это, сделай это немедленно». Может, она великая повариха, но в бизнесе она ничего не понимает.
— Как ты можешь так говорить о своей матери, — возразил Ксавье. — Она тебя вырастила. Практически, она и меня вырастила и к тому же добилась в жизни многого без всякой мужской поддержки.
— Это не мешает ей быть ненормальной, — упрямо стоял на своем Тревор.
— Мои родители абсолютно ненормальные, — сказала Хейли. — Когда они уехали из Нью-Йорка, мне кажется, они действительно искали тишины и покоя, убегая от постоянного стресса, но довели этот покой до абсурда: ни тебе телефона, ни телевизора. Меня удивляет, что они еще не отказались от электричества, хотя я могу себе представить, что в один прекрасный день пана начнет беспокоиться, что через тостер до него доходят сигналы с Марса.
— Ну, мы все время от времени слегка чокнутые. — Ксавье положил вилку на край тарелки и опустил руки на колени. — Никогда не забуду, как Несси забрала меня к себе. По существу, усыновила меня, когда мне некуда было деться.
— Вот, значит, как все произошло? — поддразнила я. — А теперь ты явился сюда на выходные с Тревом, и вечеринка продолжается.
Я на самом деле помнила, как еще в Грейт-Неке Ксавье неожиданно появился у нас и обосновался на нижней койке в комнате Тревора. Ксавье на семейных воскресных обедах, Ксавье под струями поливальной установки, в мокрых шортах и босиком, с соседскими детьми в жаркие летние дни. Потом уже подросший Ксавье, в пиджаке и галстуке, на рождественском ужине у нас в доме — этот обычай наше семейство всегда свято соблюдало, — и для него обязательно находился подарок от тети Несси под елкой.
— Послушай, мне всегда хотелось узнать, что произошло на самом деле. Соседи говорили, что была какая-то авария на дороге. — Ходили слухи, что родители Экса погибли одновременно в какой-то ужасной автокатастрофе на шоссе на Лонг-Айленде. — Это правда?
— Нет, — Ксавье опустил глаза. — Все не так просто. У матери, ну, видите ли, у нее были свои проблемы. Она занималась продажей наркотиков, и однажды копы поймали ее с поличным. Но она испарилась прежде, чем они смогли отправить ее в тюрьму. Думаю, она отправилась в Калифорнию, поскольку постоянно твердила про Голливуд. Правда, не знаю, добралась ли она туда.
Я всегда немножко побаивалась матери Ксавье из-за ее красных кожаных перчаток, сложной прически и холодного взгляда. Однажды она накричала на меня из-за того, что я отпихивала кузена Дан-Дана от своего трехколесного велосипеда, и я со всех ног бросилась к маме, ухватилась за ее юбку, рыдая от несправедливости всего происшедшего.
— Да, братишка, тебе пришлось несладко. — Тревор отломил кусок хлеба и намазал его маслом. — Может, все было бы иначе, если бы твоя мать не выгнала твоего отца.
— Да таких «если» найдется много, и они не зависят от нашей воли.
Ксавье сделал большой глоток из стакана с водой, пока все дружно работали ножами и вилками, а Хейли передавала салат. Обед шел своим чередом, но мы понимали, что момент принадлежит Ксавье, что пришла его пора вспомнить прошлое.
— Мой предок хотел как лучше. Он пытался наладить жизнь. Водил большой грузовик, развозил вещи по всей стране. Мама ненавидела его работу. А потом начала и его ненавидеть. Когда я видел его последний раз, он подарил мне бейсбольную перчатку. Я запомнил этот случай, потому что мне было всего пять лет и перчатка была мне очень велика: почти все мои пальцы могли уместиться в одном отделении. — Он постукивал пальцами по подбородку и смотрел отсутствующим взглядом куда-то вдаль. — Ребята, я был в восторге от этой перчатки. Папа плакал в тот день, когда подарил мне ее. Лицо у него было в слезах, и, обняв меня, он замочил мне рубашку. Мне было непонятно, в чем дело, почему он такой печальный, почему в тот его приезд все было не так, как обычно. Много лет прошло, пока я сообразил, что это была наша последняя встреча. Он-то знал, конечно.
Такого Экса нам еще не доводилось видеть, и за столом установилась тишина; слышны были только страстные жалобы Ленни Кравитца[16], да весенний ветерок шелестел в кустах. В этот вечер прохладный бриз доносил тепло от нагретой земли вместе с запахами почвы и бетона, травы и соленой морской воды.
