Как реагировать? Сделаю вид, что ничего не заметила!
Пока в голове носятся табуном сумбурные мысли, машина выруливает на грунтовую дорогу в стороне от основной трассы.
Но вот знакомые домики. Я называю свою улицу, и мы подъезжаем к воротам.
– Лучше тут остановиться. У нас во дворе место только для одной машины. У папы раньше драндулет был, – поясняю в ответ на вопросительный взгляд Владимира. – Теперь нету.
– Ничего страшного. Мои люди присмотрят за машинами, – усмехается он.
Затем первым выходит из машины и открывает мне дверь. Подает руку. Ничего не остается, как только принять ее.
Вкладываю пальцы в его ладонь и тут же отдергиваю. Но он крепко сжимает. Жар проносится по телу и оседает внизу живота щекотным комком.
Только захлопнув за мной дверцу, Владимир отпускает мою руку.
– Тут скользко, – замечает спокойным тоном.
Будто и не почувствовал, как я дернулась!
Мы вместе идем к воротам.
– Это не обязательно, – говорю ему.
Хочется, чтобы он уехал до того, как его кто-то из соседей увидит.
– Нет, идем. Я все же несу ответственность за тебя, – он странно косится на мой живот.
Я прикрываю живот руками. Ему-то какое дело?
– Хорошо, – подхожу к воротам и звоню.
Вскоре мама выглядывает на звонок.
– Катя, – удивленно говорит она и переводит взгляд на Вову. – А это кто?
Ее глаза еще больше округляются, когда она видит две иномарки.
– Меня зовут Владимир, – представляется Барковский. – А вас?
– Светлана Геннадьевна, – говорит она.
Он берет мамину руку и целует ее. Мама, похоже, опешила от подобного жеста.
Нас пропускают внутрь.
– Я тут привезла, – протягиваю маме пакет. – Как ты сказала.
– Кать, может не надо тебе к ней? – спрашивает она, косясь на мой живот. – Все же у нее сопли, кашель.
– Нет, я пойду. Я очень хочу увидеть свою девочку. Хотя бы на пять минут. А потом будь что будет.
Иду, чувствуя спиной взгляд Барковского. Задумчивый и непонятный. Но, честно говоря, мне плевать.
– Мама! – радостно хрипит Настя и кидается ко мне, стоит лишь войти в дом.
Обмотанная шарфом, в бабушкиной жилетке из верблюжьей шерсти и таких же носках.
Дочка виснет на мне, я обнимаю ее, прячу лицо в пушистых волосах и целую в вертлявую макушку. Ничего не могу с собой поделать. Слишком соскучилась.
Настя крутится в моих руках, как пескарь на сковородке.
– Ну что ты вскочила, надо в кровати лежать, – журю ее.
– Так ты приехала, – она утыкается носом мне в живот. – Мам, а ты что, потолстела?
Я невольно напрягаюсь. Да, пусть лучше думает так. Она ребенок, ей лучше правды не знать.
– Есть немного, – говорю с натянутой улыбкой и тут же отвлекаю дочь от себя: – А ну-ка быстро в кровать, попрыгунья! Будем лекарство пить.
– Вкусное? – Настя с кашлем запрыгивает на постель.
– Вот сейчас и узнаешь.
Я достаю лекарства и расставляю на столике. Ох, мама притащила сюда всякий припарок. Хрен с медом, настойка девясила, даже бальзам "звездочка" лежит. Народная медицина, чтоб ее.
– А бабушка мне горчицу в носки насыпала! – то ли жалуется, то ли хвастается моя дочь, вытянув шею и с любопытством разглядывая яркие коробочки, которые я достаю.
Столик слегка скрипит.
Открываю сироп от кашля. Наливаю на ложечку и подношу ко рту дочери.
Краем глаза улавливаю движение. Владимир. Он стоит в дверях, скрестив руки. С нечитаемым выражением на лице.
Моя рука немного дрожит.
Дочка тоже замечает Барковского.
– Здравствуйте! – кричит она и машет ему.
– Настя, лекарство выпей, – сую ей опять ложку.
А сама старательно отворачиваюсь, чтобы не встречаться с Владимиром взглядами. Что-то не нравится мне, как он смотрит. Тоже мораль читать будет?
Дочь послушно открывает рот. Вот так и не скажешь, что болеет. Если б не горячий лоб и приступы кашля.
– А вы кто? – без стеснения таращится на Владимира.
– Мамин друг, – мягко отвечает тот и переводит на меня темный взгляд.
Друг? Когда это мы подружиться успели? У меня от него мурашки по коже!
Делаю вид, что не замечаю этого взгляда. Поворачиваюсь к дочери, прикладываю ей руку ко лбу.
– О, я же тебе подарок привезла, – вспоминаю и возвращаюсь к столу.
Случайно задеваю его ногой.
Только беру пакет, как слышится скрип и треск. Все, похоже единственная ножка, на которой держался этот мебельный монстр, приказала долго жить…
Каким-то чудом успеваю ухватиться за падающую на меня столешницу и удержать ее. Тяжелая, зараза! Еще дедушка сам делал из дуба.
Чья-то тень накрывает меня. Давление падающего стола исчезает.
Владимир успевает подхватить его и вернуть шаткое равновесие.
– Ой, – вскрикиваю, оказавшись в кольце мужских рук.
Настина температура становится просто ничем по сравнению с тем, что я испытываю сейчас. Зачем Владимир обнимает меня? И почему прижимает спиной к своей груди?
А еще, почему у нас обоих так сумасшедше колотится сердце, и эти разряды по коже...
О чем я вообще думаю? У меня тут ребенок больной!
– Инструменты есть в доме? – внезапно спрашивает Владимир, так и не отстраняясь от меня.
Дышит мне прямо в шею!
– Да, – выдыхаю, не в силах выпутаться из его рук.
– Мам, – зовет Настя. – Все в порядке?
– Да, милая, – отвечаю ей.
Владимир медленно выпускает меня из объятий.
Стол стоит перекошенный на один бок, угрожая опять упасть. Теперь вижу, почему: на единственной ножке внизу есть три изогнутые опоры, и одна из них отвалилась. Похоже, это случилось уже давно. Мама просто подсунула ее для равновесия, а я случайно толкнула стол, и опора сдвинулась с места.
– Покажи, где инструменты, – напоминает Владимир. – Я все починю.
– Вы? – недоуменно смотрю на него.
– Ну да, – без сомнений отвечает он. – Давай. Сейчас упадет опять.
Я киваю как в полусне и отхожу от него.
Ох, как же жарко. Кидаю взгляд на Настю. Та лежит на кровати и с интересом смотрит на нас.
– Так. Они в гараже. Но я не знаю, есть ли там что-то, что подойдет...
– Идем, я сам посмотрю. Уж гвозди и молоток там быть должны, – говорит Владимир.
– Вы хотите
