что он сомневается, но я все же его уговорила уезжать, хоть самой и было безумно страшно, но ничего, все будет хорошо.
А потом были несколько часов мучений… Хотя мне казалось, что время совсем остановилось в одной точке. Я выполняла все, что говорили врачи, дышала как по методичке, в нужные моменты старалась помочь ребенку родиться, но была как будто в полубессознательном состоянии.
Когда, казалось бы, все закончилось, все вокруг меня засуетились, а я не понимала, что происходит. Безумно хотелось уйти в небытие, но не могла себе это позволить, пока не услышу, как плачет моя девочка, пока не посмотрю на нее. Почему же так долго ничего не слышно? Что происходит?
Наконец, я услышала истошный крик, больше похожий на писк, и ушла в небытие. Главное, что дочка жива, а боль – она уйдёт. Я же сильная мама – переживу ее как-нибудь, зато наша девочка скоро будет дома с нами…
Денис
Пока ехал в офис, сердце было не на месте. Переживал и несколько раз чуть не развернулся, но знал, что Марина меня будет ругать, поэтому поспешил в офис, чтобы навести там порядок и скорее вернуться к жене.
Но скорее не получилось…
Пока дождался бригаду, пока все урегулировали, пока устранили течь. В больницу я попал только через несколько часов.
Поспешил к регистратуре, но меня к Марине не пускали, а девушка на ресепшен вообще ничего не объясняла, только и талдычила как попугай: "Ждите врача, он все объяснит".
Что объяснит?
Я был зол, растерян и не понимал, что мне делать.
Не знаю как долго я бродил по больничному коридору из угла в угол, когда, наконец, ко мне вышел врач.
– Сожалею, ваш ребёнок умер. Жена в стабильном состоянии. Её спасти мы смогли. Вам нужно будет подписать документы на кремацию, – холодным тоном отчеканил он, не смотря мне в глаза.
А я был растерян и опустошен. В смысле?
Все же было хорошо и ничего не предвещало… но ещё больше я переживал за Марину. Как ей сообщать такую новость?
На автомате я подписал какие-то документы. Ребенка мне даже не показали, сказали, что такая травма мне не нужна. К Марине тоже не пустили и отправили домой, но я не мог уехать. Сидел в машине, тарабанил по рулю и плакал от бессилия.
Алине с Игнатом звонить не стал. Алине самой скоро рожать, беспокоить её нельзя, а больше и звонить то некому. Стиснул зубы, ведь так хотелось закричать, чтобы выплеснуть всю боль и несправедливость этого мира.
В чем виноват наш ребёнок, что он не появился на свет? Как это принять? Почему бог так несправедлив и есть ли он вообще, если позволяет такому происходить? Я не знаю, как я буду смотреть в глаза Марине и что буду ей говорить?
Увидеться с ней мне разрешили только через пару дней. Все это время я практически жил под окнами больницы, уезжая домой только чтобы переодеться. Я даже не помню, ел ли я что-то или нет. Хотя Игнат по-моему запихивал в меня еду. Он сам позвонил утром после спонтанных родов и все узнав, примчался ко мне.
Его поддержка была бесценна.
Разговаривать я ни с кем не хотел и не мог, так что он сам всех оповестил о нашем горе, чтобы не было неловких поздравлений и вопросов. Родители тоже срывались приехать, но я попросил их этого не делать. Сначала нужно самим все осознать.
Марина лежала на белой больничной койке, как маленький воробушек, который ничего не понимает.
– Денис, слава богу. Я думала с ума сойду. Мне не дают увидеться с нашей девочкой и ничего не говорят, – подняла она на меня заплаканные глаза.
Я подошёл к ней и аккуратно взял её за руку. Как сказать?! Что сказать? Я не знаю.
– Нашей девочки больше нет… – наконец сказал, смотря как искажается ее лицо, а потом она заходится в крике со слезами.
– Нет, это неправда! Это ложь! Я слышала, как она плакала, – качала она головой не соглашаясь.
Присел к ней на кровать, прижал её к себе, тихо гладя по волосам и шепча, сам не знаю что.
Но истерика у неё не заканчивалась, пришлось вызвать медсестру, которая вколола ей успокоительное.
* * *
Выписали Марину только через пару недель. Состояние у неё было плохое. Она отказывалась есть и часто лежала, смотря в одну точку. Разговаривать она ни с кем не хотела и просто превратилась в тень себя прежней. Алина за это время родила здорового ребёнка и их скоро должны были выписывать домой. Я был искренне рад за друзей, но не понимал, как это мы перенесем. Слава богу, они все еще ремонтировали свой дом, так что скорое соседство нам не грозит.
Бабушка Марины уже переехала к нам. Даже спорить не стала, понимала, что моральная помощь внучке необходима именно от родного человека.
Я записал нас к психологу, потому что сами мы такое горе вывезти не могли. Нам нужен был человек, который покажет, как можно выбраться из этого всего.
На первый прием я пошёл один, чтобы понять, не навредит ли Светлана Анатольевна – так звали врача Марине.
Услышав, с чем я к ней пришёл врач долго думала, а потом выдала:
– Мне кажется, вам нельзя зацикливаться на своем горе. Вы должны продолжать жить дальше. Да сложно. У вас осталось много нереализованной любви и вам нужно направить её в нужное русло. Вы не думали об опекунстве?
– Опекунство? – удивлённо переспросил.
– Да, усыновление более сложный процесс. Можно для начала попробовать опекунство. А если и вам и ребёнку будет комфортно, то в будущем подать документы на усыновление, удочерение. Если вам это интересно, моя знакомая работает в органах опеки, я могу помочь вам пройти курсы в школе приёмных родителей.
Я был в шоке, поэтому только кивнул. Нужно было все обсудить с Мариной.
– Жду вас завтра вместе с женой, как раз узнаю для вас информацию по курсам, – напоследок сказала мне врач.
Впервые за последние дни у меня появилась надежда, что все будет хорошо. Ребёнок, это конечно большая ответственность, тем более чужой, но мы с Мариной и до рождения ребёнка обсуждали, что можно было бы в будущем кого-то усыновить или удочерить. Поэтому, надеюсь, жене понравится идея врача и немного вернёт её к жизни.
Нашёл девушку я в детской. Она сидела в темноте, облокотившись на маленький диван и
