Если все действительно так, то Алаев принял мудрое и взвешенное решение. Вот только… Почему у меня на душе так тоскливо? Я думала, что, услышав новость о переезде сводного, испытаю радость, восторг, ликование… Но на деле чувствую лишь разочарование и сосущую пустоту где-то меж ребер. Будто из меня извлекли какую-то важную деталь, а взамен нее ничего не вставили.
Быстро заталкиваю в себя кашу и, бросив маме «спасибо за завтрак», устремляюсь на выход. Голова, по ощущениям, раскалывается пуще прежнего, но я даже рада этой боли. Она хоть немного отвлекает от мрачных мыслей и догадок, которыми переполнено мое уставшее сознание.
Так, в терзаниях и муках, еду на учебу. Однако, оказавшись в университете, все же не выдерживаю и выпиваю вторую таблетку обезболивающего. Будет глупо завалить самостоятельную из-за упрямства и проблем с личной жизнью.
— Ну как, все задания сделала? — интересуется Диляра, когда мы выходим из аудитории.
К концу первой пары головная боль постепенно стихает.
— Да, — отвечаю равнодушно. — А ты?
В данный момент алгебра занимает далеко не первое место в списке волнующих меня вещей. В особенности потому, что самостоятельная работа показалась мне крайне легкой.
— Вроде тоже, — неуверенно отзывается подруга. — Только в третьем сомневаюсь. У тебя какой вариант был?
— Пятый.
— Вот блин. У меня второй.
Диляра продолжает говорить о заданиях, а я тем временем достаю из сумки телефон, напомнивший о себе звуком входящего сообщения.
«Поговорим?»
На экране всего одно слово, а сердце уже отправилось в пляс.
«Давай», — печатаю торопливо.
«Встретимся у стенда с расписанием на двенадцатом этаже? Я буду там через минуту».
«Хорошо».
Прячу мобильник в сумку и вклиниваюсь в монолог подруги, которая рассуждает об интерполяционной формуле Лагранжа:
— Диляр, мне нужно отойти. Займешь мне место, ладно?
— Ладно… А ты надолго?
— Нет, к началу пары приду.
С этими словами я сбегаю вниз по лестнице. Перемены у нас не такие уж и длинные, поэтому надо поторопиться.
Когда я подхожу к стенду с расписанием, Никита уже ждет меня, привалившись спиной к стене. За то время, что мы с ним не общались, я, оказывается, успела здорово соскучиться. Поэтому при виде его светлых, слегка взъерошенных волос и открытого лица чувствую искреннюю радость.
— Привет, — останавливаюсь в полуметре от парня и обнимаю себя руками.
Умом понимаю, что он сам позвал меня встретиться, но все равно немного волнуюсь. Ведь гладкими наши отношения не назовешь.
— Привет, Лер, — взгляд Матвеева фокусируется на мне и теплеет. — Ты прекрасно выглядишь.
Учитывая мое неважное утреннее самочувствие и полное отсутствие макияжа, его комплимент больше похож на лесть, но я все равно благодарно улыбаюсь.
— Спасибо, Никит. Ты тоже.
Он делает небольшой шаг навстречу и осторожно обхватывает мою ладонь.
— Мне было плохо без тебя, — признается тихо. — Давай попробуем еще раз?
Чувствую неимоверное облегчение. Когда шла сюда, боялась, что Матвеев учинит разборку. Захочет выяснить, как я умудрилась перепутать его с Алаевым на посвящении, да и вообще начнет упрекать в неверности. Но, к счастью, Никита настроен очень миролюбиво. Кажется, он не меньше меня устал от конфликта и хочет вернуться к тому, на чем мы остановились.
— С радостью, — соглашаюсь я, сжимая его пальцы в ответ. — И прости меня, пожалуйста. За все. Я не хотела, чтобы так получилось…
— Уже простил, — он цепляет мой подбородок, ловя взгляд. — Забудем об этом, ладно? Не хочу зацикливаться на негативе… Тем более, что все уже позади.
— Да, позади, — с жаром подтверждаю я и добавляю. — Тимур съехал из дома. Мы больше не живем вместе.
Почему-то мне кажется это важным. Не только для Никитиного внутреннего спокойствия, но и для своего собственного. Ведь теперь, когда мы с Алаевым не делим жилплощать, мне будет проще выкинуть его из головы. Уверена, пройдет немного времени — и наваждение рассеется как туманная пелена по утру.
Ведь между нами не было ничего серьезного… Подумаешь, вспышка страсти, замешанная на ненависти, боли и физическом влечении… Классическая формула абьюзивных отношений. А я не из тех, кто цепляется за деструктив. Мне нужна гармония. Вот как у нас с Матвеевым: никакого нерва, плавно, по-хорошему предсказуемо и очень-очень нежно…
— Это отличная новость, — Никита улыбается и целует меня в губы. — Наконец-то мы вдвоем.
Глава 38
Тимур
Едкий дым разъедает легкие. Тушу скуренный до фильтра бычок и цепляю губами следующую сигарету. От никотина уже мутит, башка чумная. Но я упорно продолжаю травиться и дымить. Уж лучше чувствовать дурноту, чем жгучую горечь, которая, подобно хирургическому скальпелю, рассекает грудину.
Грановская танцует в паре метров от меня. Изгибается, как кошка. Красиво, плавно. Когда она, закрыв глаза и медленно вращая кистями рук, откидывает голову назад, ее пшеничные волосы елозят по пояснице. Есть в этом зрелище нечто чарующее. Нечто такое, что держит мое внимание в напряжении уже которую песню подряд.
Все же свалить из дома было правильным решением. Когда Лера не маячит перед глазами по сто раз на дню, держать эмоции в узде гораздо проще. Мысли о ней не исчезают из головы окончательно, но, определенно, становятся тише. Так что порой мне удается забыть о своем болезненном наваждении.
Однако, когда я вижу Грановскую, мое тщательно взращиваемое хладнокровие осыпается в крошево. Пульс учащается. Давление подскакивает. А чувства, которые я притуплял мнимым пофигизмом, толчком из нутра выбрасывает…. И все. Больше я не способен их контролировать.
— Тим, ты чего какой напряженный? — пальчики Вероники пробегаются по руке.
— Что? — я вздрагиваю, нехотя возвращаясь к реальности.
— Я говорю, расслабься, — она забирается на диван с ногами и, устроившись сзади, принимается массировать мне шею. — На тебе лица нет. О чем таком неприятном ты думаешь?
— Да так, о своем…
— Тим, ну скажи! — требовательно. — Может, я могу помочь?
— Забей, Веро, — цежу сквозь зубы.
— Ну как знаешь, — отвечает вроде спокойно, но я все равно слышу обидку, затаенную в голосе.
С Ланской все по-старому: она тщетно пытается разбудить во мне романтика, а я тщетно пытаюсь отыскать в ней то, что меня когда-то влекло. Но сколько бы мы ни вели задушевных бесед, как бы самозабвенно ни трахались, внутри меня ничего не оживает. Я ее разлюбил. И, походу, это бесповоротно.
Вероника отвлекается на разговор с подошедшей к ней подружкой, а я вновь прилипаю к Грановской жадным взглядом. Лера меня не замечает. Я бы даже сказал, игнорирует. Намеренно. Вроде как: если я на тебя не смотрю, значит, ты не существуешь. Однако я больше не хочу быть молчаливой галлюцинацией. Задолбало. Если не подойду к ней сейчас, неминуемо взлечу на воздух.
Встаю с дивана и двигаюсь в сторону импровизированного танцпола, на котором зажигают девчонки. Без понятия, что собираюсь делать. Плана нет. Я просто повинуюсь давно назревшему импульсу.
— Тим, в доме сиги курить нельзя! — передо мной возникает перепуганный Верещагин. — Меня предки на фарш пустят!
— А ты проветри — и они ни о чем не узнают, — советую я, а затем пробую обогнуть кипишного однокурсника.
— Нет, друган, так не канает, — он тоже делает шаг в сторону, преграждая мне путь. — Придется потушить. Ну или переместиться на улицу.
Алекс — неплохой пацан, но уж больно дотошный. На кой черт закатывать вечеринки на дому, если мандражируешь из-за каждого пустяка? Курение в помещении — это такая мелочь.
— Все, потушил, — отщелкиваю окурок в близстоящий горшок с фикусом. — Доволен?
Верещагин закатывает глаза, но читать нотации дальше не порывается. Молча отходит в сторону, освобождая дорогу.
Устремляю взгляд туда, где минуту назад танцевала Лера, и у меня в груди разрывается маленькая ядерная бомба. Всего один несчастный миг промедления — и вот она уже не одна. Матвеев рядом нарисовался. Присосался к ней, будто голодный клещ. Намертво.
