Скоро настанет день, когда она будет оплакивать потерю нашей дочери и наивно верить, что девочка все еще жива. И я сам очень сильно на это надеюсь, сейчас еще больше. При мысли о девчонке внутри все сжимается, и накатывается волна неописуемых эмоций. Уже который день я не могу понять свои чувства к ней. Симпатия? Возможно, девушка очень красивая и слишком сильно похожа на мою жену. Любовь? Если только как к дочери.
Скоро настанет день, когда моя душа будет разрываться на маленькие части, когда я снова и снова буду умирать, осознавая, что ничем не могу помочь жене. И очень надеюсь, что этот день, который я ненавижу больше всех в году, будет последним. А еще лучше — если этот день вообще никогда не настанет.
День, когда мы друг другу будем чужие, когда намеренно отдалимся друг от друга и окажемся по разным сторонам хлипкой двери.
День, когда каждый утонет в своих мыслях, словно в зыбучих песках пустыни, когда каждый будет обещать себе, что это все в последний раз.
День, в который двадцать лет назад не стало нашей дочери, Вика упорно продолжает о ней вспоминать.
Девочка остается для меня безымянной. Я не хочу давать ей имя и не хочу принимать версию жены. Мне так легче. Боль становится не такой острой, позволяет дышать и хоть немного соображать. Но Вика… пустота в ее глазах пугает настолько, что хочется сдохнуть.
Из года в год я напрасно твержу ей, что это не только ее боль, ее потеря. Только вот она никак не хочет соглашаться с моими доводами. Возможно, она права. Я не видел ребенка, не видел ее беременной, и мне на самом деле сложно представить ее боль.
Я не до конца понимаю… и за это ненавижу себя еще больше.
Обычно такое состояние у меня появляется за два дня до того самого дня, который я так ненавижу. Но сегодня вместо раздирающей ненависти я испытываю иные чувства. Трепет? Волнение? Скорее да, чем нет.
Мое сердце разрывается от предвкушения, оно словно предчувствует скорые изменения в жизни.
— Дядь Жень, можно? — забыв постучать, без приглашения в кабинет вваливается родственничек лучшего друга, Алексея. Младшей брат его ненаглядной Славы, девочки-непоседы даже сейчас.
— Проходи, — взмахом руки приглашаю присесть, а сам так и продолжаю гипнотизировать взглядом часы, попутно прокручивая в голове одну мысль за другой.
Я не представляю, с чего следует начать такой сложный для меня разговор. Одно знаю — мне страшно. Страшно узнать горькую правду, что я ошибся в своих догадках. Страшно узнать, что эта девочка действительно моя дочь. Я не спал почти всю ночь, думая о ней и о предстоящем разговоре с Артемом. И как бы неприятно мне это ни было, балагур — моя единственная ниточка к возможной дочери.
Глубоко вдохнув, сцепляю руки в замок и подпираю подбородок. Стараюсь успокоиться и всеми силами не показать свою нервозность. Но стоит увидеть насмешливый взгляд парня, как резко становится тяжело дышать. Чертыхнувшись, расслабляю галстук, который кажется удавкой, но это не спасает. Мне приходится снять его и под удивленно-насмешливым взглядом Артема швырнуть на пол.
— Вы хотите что-то спросить? — вскинув бровь и самодовольно улыбнувшись, интересуется мелкий, не сводя с меня заинтересованного взгляда.
Зыркнув на него строго, устало откидываюсь на спинку кресла, понимая, что этому парню явно плевать на мое поганое настроение. У него вон своих забот вагон и целая тележка.
— Да, хотел, — смотрю на него с толикой надежды во взгляде, не зная, как продолжить разговор.
Я давно знаю Артема, помню еще десятилетним парнишкой с мешком амбиций. Он никогда не умел молчать, всегда шутил и заразительно смеялся. Считался душой компании и подавал большие надежды в спорте. Но это было раньше…
И, признаться честно, сегодня я ожидал от него ехидной улыбки, ног, закинутых на соседнее кресло, но никак не серьезности. Артем, сложив перед собой руки в замок, смотрит на меня с тревогой, вынуждая теряться еще больше. Черт возьми, что вообще происходит?
— Так, ладно. Давайте я начну, — не выдержав моего молчания и ошеломленного взгляда, парень встает с кресла и начинает ходить по кабинету туда-сюда-обратно, явно нервничая больше меня. — Вы ведь хотите знать, кто та девушка, что была рядом со мной? — Киваю, даже не пытаясь сказать что-то в ответ. Зачем? Он сам расскажет все, что посчитает нужным. И я надеюсь, что мне этого хватит и он избежит дополнительных вопросов. — Собственно, по поводу нее я и хотел с вами поговорить.
— Говори, — произношу хриплым голосом и тянусь за графином с водой.
— Она ведь вам кого-то напомнила, да? — и взгляд такой выжидательно-пронизывающий, что становится дурно.
Напомнила — это слабо сказано. Я будто в прошлом очутился.
— Сложно сказать, — ухожу от ответа, не желая делиться с парнем своими переживаниями.
Как оказалось, я не готов к серьезному разговору с парнем, который превосходно играет роль шута. Вряд ли он поймет мои переживания и страхи, что так и норовят завладеть моим разумом.
— Зато я знаю, — подмигнув, довольно весело продолжает: — Она очень сильно похожа на тетю Вику.
Бах.
Словно выстрел в сердце. Намертво. В одну секунду. Без шанса на спасение.
Неужели даже этот балагур заметил сходство между ними?
Трясущейся рукой пытаюсь расстегнуть верхние пуговицы рубашки, слишком больно дышать. Насмешливый взгляд скользит по мне, делая только хуже. Мне хуже. Психанув, дергаю полы рубашки, краем уха слыша звук падающих на пол пуговиц. Руки тянутся к графину, вода проливается мимо бокала. Зубы стучат, отбивая чечетку о стекло, пока я пытаюсь смочить горло.
— Значит, я прав, — заключает, видя мою ошеломительную реакцию и неадекватное поведение.
— Артем, — произношу сипло, снова протягивая руку за бокалом с водой.
— Да-да, я знаю. Произошли некоторые события, заставляющие меня так думать. Начну с того, что я без ума от своей девочки и мне глубоко плевать на ваше мнение! Но так вот, около года назад вы были в гостях у Лехи, там оказался и я. Вы не подумайте, я вовсе вас не рассматривал, да я вообще не по мальчикам, просто ваше родимое пятно на пояснице очень сильно бросается в глаза. Единорог — это ведь странно, правда? У нее такое же. А еще она не похожа ни на папу, ни на маму, только на тетю Вику. Не знаю, как так получилось, но в голове всплыл разговор, который я подслушал несколько лет назад. У вас была дочь, с которой вы не успели даже познакомиться. Если коротко, то я не удержался и решил проверить. Простите, но конверт вскрыт, — Артем виновато опускает голову и протягивает мне тот самый конверт, что все это время держал в руках. — Я должен был во всем убедиться сам, прежде чем идти к вам с такой новостью.
Медленно, будто боясь, что сейчас рванет, опускаю взгляд на стол и натыкаюсь на белоснежный, но довольно измятый конверт. В верхнем правом углу надпись «Лаборатория Симо. ДНК-тест».
Горло сдавливает невидимой нитью, легкие обживает адским пламенем костра. Перед глазами начинает все расплываться, черные мутные пятна мешают сосредоточиться на буквах. Они скачут, плывут, словно нарвались на шторм в бушующем океане. Стихия — непобедимая, неподвластная. Смертельная.
— Артем, — мой голос хрипит, а руки трясутся, как у алкаша с сорокалетним стажем.
Тряхнув головой, снова смотрю на лист А4, усыпанный буквами и цифрами. Они по-прежнему танцуют, сражаются со стихией.
— Ваша дочь жива, — фраза, выбивающая воздух из легких. Моргаю, вытираю пот со лба, что появился от волнения, и снова смотрю на белоснежный лист с черными пятнами. Взгляд цепляется за 99,9 %.
Конец
