Замолкаю и понимаю, что хочу увидеть его старым и сердитым. И очень не против поругаться на этого вредного старика, когда он будет отказываться от новых таблеток от давления, ведь ко всему новому мы привыкаем долго и с капризами.
— А еще я буду ворчать на внуков, — Макар задумчиво перебирает мои пальцы, —а ты их баловать.
— Как-то мы быстро перескочили к старости и внукам.
— Наверное, потому что кажется, что в старости мы уж точно будем умными?
— Или потому, что мы хотим взять и перепрыгнуть через настоящее, в котором мы должны учиться быть умными?
— Хм... — Макар хмурится.
— Нам стоит говорить не о том, какими мы будем, а какие мы есть сейчас, —переплетаю свои пальцы с его.
— Я напуган, Уля. Очень сильно, — опускает взгляд и вновь смотрит на меня, —поэтому скажи, что все будет хорошо.
Я недоуменно приподнимаю бровь.
— Теперь я боюсь, что потеряю тебя, — поглаживает мои пальцы, — потеряю Артема.
— Не будет этого страха, не будет ценности.
Встаю, обхожу стол и сажусь рядом с Макаром. Беру его за руку, кладу голову на его плечо. Мороженое растаяло, и в сладкой белой луже блинчики размякли.
— Все будет хорошо, если мы для этого постараемся, — шепчу я. — Все будет хорошо, если мы сохраним слова, которые были сегодня сказаны о любви, страхе и слабости. Все будет хорошо.. — выдерживаю небольшую паузу и с легким самодовольством продолжаю, — если ты будешь помнить, как тебе повезло с женой, Макар.
Сжимает мою ладонь, а затем тянет ее к губам и нежно целует кончики пальцев.
— И я буду полным идиотом, если позволю себе быть прежним говнюком, —приобнимает меня, целует в макушку и делает глубокий вдох, будто желает запомнить запах моих волос. — Я стану другим, Уля. Для тебя, для Артема.
— А соседям все же светит перспектива жить рядом с противным стариком?
— Думаю, да, — Макар коротко смеется.
Сидим и молчим, держась за руки, глядя в окно, за которым спешат по своим делам прохожие.
Макар шумно вдыхает и выдыхает, а затем резко разворачивается ко мне, сгребает в охапку и целует. Глубоко и жадно.
На меня накидывается смущение, под которым я пытаюсь несмело оттолкнуть Макара, который прижимает к себе еще крепче.
Большой, сильный, напряженный и уязвимый. Нет не слабый, а уязвимый, как и все те, кто любит:
— Прости меня, — шепчет он мне в губы. — Я сделал тебе больно. Так больно, что я бы, наверное, умер.
— А я почти и умерла, Макар.
— Прости, — повторяет и утыкается лицом в шею. — И доверься мне. Дай мне второй шанс. Я мир переверну, если захочешь.
— Нет — закрываю глаза. — Я хочу иного. Хочу быть любимой женой, счастливой мамой и желанной женщиной. Это куда сложнее, чем перевернуть мир. Это цель на всю твою жизнь, Макар.
Глава 57. Хочу познать твою любовь
Осознать, что женщина, которая сидит рядом и задумчиво пьет чай, твоя — найти для мужчины смысл его жизни.
И ничего этого не изменит. Ни развод, ни ссоры, ни крики, что я не заслуживаю второго шанса.
Моя.
Проскользнула в сердце, свернулась в клубочек и пустила в вены тонкие шелковые нити. И не вырвать ее. Даже в беспамятстве я буду тянуться к ней, во снах видеть ее лицо.
И ни одна женщина не будет меня так любить, как Ульяна. На грани отчаяния.
Ее лицо целует солнце, что выходит из-за облаков, она щурится и убирает локон за ухо, кинув взгляд на окно. Маленькая и хрупкая женщина, и я хочу сползти со стула на пол и положить голову ей на колени.
И надо же, я не умер, когда признался в чувствах. Мне казалось, что я после своей откровенности поймаю удар, но вместо этого я утонул в нежности, в которой сейчас аж захлебываюсь.
— Я люблю васильки, — говорит она и проводит пальцем по краю чашки. — И не в букетах.
Она улыбается и переводит взгляд на меня:
— Они мне нравятся... ммм... когда их можно случайно увидеть на грядке, среди сорняков, травы, на газоне у тротуара, под случайным кустом на прогулке.
Я не был готов к такому ответу, и он меня обескураживает.
— Неожиданно, — едва слышно отвечаю я.
— И у нас на территории дома есть пара кустиков васильков, — делает глоток чая.
— У калитки и у беседки на заднем дворе. И никто их не высаживал. Откуда-то ветром принесло.
— Я их не замечал, — хмурюсь, — но, похоже, теперь везде буду высматривать васильки.
— И не надо их срывать.
— Но какие тогда мне тебе дарить цветы?
— А какие бы ты хотел дарить мне цветы?
— Ловко, — одобрительно хмыкаю. — Не желаешь облегчить мне задачку.
— Цветы — это тоже язык, через который можно многое выразить, — Ульяна пожимает плечами.
Я бы закидал ее горам роз. Алых и пышных, потому что я тупой. Все же любят розы. Но они не олицетворяют Ульяну, не подходят ей.
— Ты серьезно озадачен, — она беззлобно усмехается. — Только не говори, что ты подумал о красных розах.
— Да, — честно отвечаю я.
— Розы не приму, — безапелляционно отвечает — Это банально.
— Согласен. Совсем не васильки.
— И я не думаю, что ты сам любишь розы.
— Если я попрошу тебя сейчас никуда не бежать, — Встаю и внимательно вглядываюсь в ее удивленные в глаза, — ты меня послушаешь?
— Если я убегу, то недалеко, — Ульяна смеется, — к Артёму.
Меня опять накрывает. Обхватываю ее теплое лицо ладонями, наклоняюсь и целую, игнорируя возмущенный взгляд толстой тетки за столиком в углу.
— Ты все же дождись меня, — выдыхаю в сладкие губы Ульяны. — Тёма сейчас в надежных руках.
— Кто-то потеплел к Дине?
— Кто-то признает ее профессионализм, — отвечаю ей шепотом, пробегаю пальцами по щеке и решительно шагаю мимо стойки к выходу.
Официантка, которая, похоже, решила, что я придурошный неадекват, прижимает к груди поднос, словно он защитит ее, если меня переклинит.
— Моя жена же сказала, что я не кусаюсь.
Официантка косит жалобный взгляд на Ульяну, но та в тихой меланхолии цедит чай. Хочу вернуться, закинуть на плечо и уволочь с собой, но я это сделаю потом .
Сейчас мне надо в цветочный.
И как же меня прет. Я не замечаю пути до ларька с цветами на углу улицы и с рыком “мне нужны цветы” врываюсь к перепуганной женщине, которая роняет телефон из рук.
— Какие? — настороженно спрашивает она.
— Не знаю! — озираюсь по сторонам.
Если цветы действительно могут выражать чувства, то мой вариант — притащить Ульяне весь ларек вместе с продавщицей, потому что меня всего распирает от эмоций.
— Дышите, — шепчет женщина.
Мой взгляд цепляется за розовые орхидеи в углу. Среди остальных букетов они обособленно нежные и вызывающие. Как сонная Ульяна тонкой пижаме на голое тело.
— Эти, — киваю на орхидеи, а затем указываю взглядом на вазу с колючим чертополохом, который обычно растет в полях сорняком. — И эти.
— Но... — продавщица едва заметно кривится. — Они же совсем не подходят друг другу.
Ласковая, желанная девочка, которая умеет кусаться и царапаться.
— Поторопитесь, — тихо и требовательно отвечаю я. — Меня жена ждет.
Меня ждет жена. Как тепло от этих трех простых слов, и какая в них глубина. Я женат, и я отец.
— Надеюсь, вас тут не хватит удар, — цветочница одаривает меня подозрительным взглядом и спешит к орхидеям. Медлит и уточняет — Вы уверены насчет чертополоха?
— Да.
— Кто я такая, чтобы кого-то учить. Всего лишь флорист с наградами.
— И оберните в белую бумагу.
— У вас странный вкус.
— Это символизм, — раздраженно отвечаю я.
— И что же вы хотите всем этим сказать? — женщина аккуратно раскладывает орхидеи на высоком столе и возвращается к чертополох.
— Что я люблю свою жену.
— Невероятно рада за вас, — выхватывает веточки чертополоха из высокой вазы и усмехается, — но таким тоном не о любви говорят, а угрожают убить всю семью.
