нам судебные разбирательства. К тому же чужие. Это нервы и плохая репутация. А у тебя учеба, своя жизнь. Ни к чему портить ее.
— Папа, ты был всю ночь?
— А что случилось? — тот сразу нахмурился? А мама быстро сообразив, неверяще спросила.
— Это он! Он приходил? Да?
— Софа, дорогая, этого не может быть. Он задержан. И таких как он не отпускают так быстро.
Но мамин взгляд не отлеплялся от меня. Она хотела услышать правду от меня. И ждала, сжав губы.
— Каких таких, пап?
— Анна, не начинай. Таких жестоких, безнравственных, своевольных и бешеных. Он все подстроил и нас чуть ли не вовлек в свои грязные дела. Как ты можешь быть спокойной?
В ответ я вновь разглядывала местные окрестности. Ехать оставалось недолго.
— Признайся, он приходил?
— Мама, мне больно, не сжимай так сильно.
— Анна, отвечай.
— А может в коем то веке ответишь ты? — голос вышел громче обычного и с необычной резкостью. Всее таки я не позволяла себе так говорить с родителями. Но… — Приходили письма на мое имя?
— Какие письма? — мама аж вздрогнула от неожиданности.
Уверена, мои глаза блестели холодом. И тон был неестественно колючим.
— Несколько лет назад ты находила письма, адресованные мне?
— Дочь, мы не понимаем тебя, — отец кидал встревоженные взгляды через зеркало.
— Зато мама понимает. Была почта от Максима?
Настороженный взгляд через минуту изменился до неузнаваемости. Ненависть полыхнула. Мама поняла и вспомнила. Конечно же она знала про них. А сейчас пыталась свести все к непонимаю.
— Почему не сказала?
— А зачем? Ты только устроилась. Была далеко. И к тому же, сама не хотела приезжать. И писал то он не так уж и много раз. Так, парочка писем.
— Сколько? — устало вздохнула. Маленькая перепалка и напряжение в машине давили. И кажется, я поторопилась соврать врачу.
— Ну парочка, штук десять.
Вытаращив глаза, я не могла прийти в себя. Десяток писем? И это парочка?
Боже, я не представляю, что чувствовал тогда Максим, но примерное хлынуло волной. Лишь предположение, но ни капли не уступающее настоящим. Холодные мурашки тут же дали о себе знать. А подкатившая тошнота от ситуации, от предательства родного человека затопили сознание. Влажная пелена не позволяла разглядывать все с точности — впереди все размывалось.
Теперь я чувствовала боль Максима. Его причину холода, отстраненной вежливости и режущей внутренности стали в голосе. Наша первая встреча всколыхнула его воспоминания, когда я даже не думала о возможных поворотах.
А еще вспомнились его обидные слова, сказанные сквозь щедро сцеженный яд.
— И чтобы они прекратились, ты ответила, что я замужем?
Вслух слова показались еще ужаснее, чем звучало в голове. Еще больнее.
— Что? Вы с Максом были близки? — удивление в тоне отца было непередаваемым. Но я смотрела только на нее. На человека, родившей меня. У которой был единственный ребенок.
Говорят, что между ребенком и матерью существует связь. Так сказать ниточка, которая тут же их связывает, едва ребенок заплачет.
Я чувствовала, что едва существующая та именно связь между нами, которая давно вибрировала, вот вот оборвется навсегда. Нужен всего лишь кивок. Или слово. Короткое слова из двух букв и все.
В глазах напротив читаю упрямую правоту. И безграничную глупую веру в себя.
— Да? — мой голос дрожит. Отец в немом ступоре. И молчание, которую прерывает звук открывающихся ворот. Мы доехали. Машина заглохла, а на крыльце виднелась толпа из встречающих.
И никто не спешит покидать автомобиль.
Абсолютная тишина, в которой уже минуту потерялся мой вопрос и растопилась последняя надежда.
В маминых глазах виднеется вызов и с сжатыми кулаками, она отвечает громкое и твердое:
— Да, я ему ответила, что выходишь замуж, чтобы он не рушил твою жизнь.
— За что ты его так ненавидишь?
— Все, — мама вновь взяла себя в руки. Вновь стала самой уверенной женщиной и в своей правоте, и по отношению воспитания дочери. — Все, я сказала. Что было, то прошло. Ничего не изменишь. И знаешь, ты еще спасибо мне должна сказать. Что уберегла от мучений на всю жизнь. Что ты бы получила от него? Какую жизнь? Вечно в скитаниях и страхе о завтрашнем дне?
— Счастливую жизнь, — в голосе сталь, в голове лишь одна мысль. Что это конец. Не смогу простить.
— Что?
— Как же я устала, — вздохнув, я откинулась на подушку сиденья. Чтобы через секунду ощутить холодный, но такой приятный ветер на лице. Распущенные волосы тут же щекотали щеки, прикрыв изможденное состояние, отраженное на лице.
Это самая старшая нашей семьи нас встретила, открыла дверь и пропустила зимний ветер.
— Ну чего вы не заходите в дом? Анечка, дорогая, ты здорова, хвала Богам. Как себя чувствуешь?
— Хорошо, бабушка, хорошо.
— Давайте тогда в дом.
— У меня к тебе вопрос, родная.
— Конечно, дорогая, все что захочешь, только все позже. Надо поесть. Вон, какая стала. Прямо глядеть жалко на тебя. Сейчас я тебя накомрлю. Идем, идем. Вот так, — держа ее за руку, я не могла противиться ее мягкому голосу и зову сердца. Она, бедная, единственная переживает за меня.
Вопрос был крайне важен для меня. Но сильно переживала за ее здоровье. Не будет ли для нее ударом, если я ошибусь в своих предположениях? Выскажусь обидно или не найду подходящих слов? Я не могу потерять еще одного родного человека.
Но сильнее я все же боялась того, что все таки не ошибусь.
В доме как обычно пахло свежим хлебом, свежезаваренным кофе и женскими духами. Мамины духи, тактично напомнил внутренний голос.
Меня не оставляли одну до глубокой ночи. Сидя около камина, который горел искусственным огнем, я бездумно рассматривала комнату. Если семья и готовилась к новому году, то едва заметно. В доме слышались голоса отовсюду. Они смеялись, шутили, но без единого упоминания праздника. Никакой елки, новогодних гирлянд, украшений и другой мишуры.
Работал телевизор. Кажется, показывал новости.
На улице выл ветер. Мелкие ветки голых кустов и фруктовых деревьев ритмично постукивали в стекло. И каждый такой стук твердил, что я трушу. Что до сих пор не знаю что стоит ли начать разговор. Меня и так уже считают самой неудачной и несчастной. Вон, как смотрят. Их взгляды чувствовались иголками, точно бьющими цель.
Нет, решила про себя, не буду. Не стану. Потому что есть два развития событий, и оба мне подходили.
— Анечка, чаю будешь? Я новый заварила.
Если судьба сама идет…
— Бабушка, это ты покупатель дома Кравц?
В комнате стихло моментально. Кажется, даже ветер притих в неверии. То ли мне, потому что секунду назад
