нелепо. Но я кивнула на это и расслабилась. Облокотилась на Кирилла всем телом, чтобы он сжал меня в объятиях. Я пристроила голову ему на плече и уткнулась носом в аромат цитрусовых.
— Не так все… Кирилл, не так… — бормотала я, хватая пальцами пуговицы на рубашке.
— Не так конечно, — нервно отозвался Бестужев и попробовал встать с дивана, но я закинула руки ему на шею и подумала, что пусть все пойдёт к чертям. Вот серьезно! Я тут измену мужа пережила, предательство сестры, работы нормальной лишилась… Имею я право побыть слабой? — Все не так! Ты горишь!
— Нет, это ты жаркий, — отмахнулась я.
— Ты температуришь, Ева! — в негодовании разразился Кирилл и все же встал с дивана вместе со мной. В несколько шагов добрался до кровати и попытался отцепить меня от себя. — Как ты умудрилась?
Ладонь легла мне на лоб, но я капризно стукнула Кирилла по руке и отвернулась.
— Где ты могла простыть? Ты вообще меня слышишь? — кровать прогнулась под весом Кирилла, но у меня наверно жаропонижающее подействовало, потому что веки налились свинцом, и я прикрыла глаза. На заднем фоне слышались быстрые шаги, открывающиеся двери, немного турецкой речи, звонки телефона. Не моего.
Я зевнула. Нащупала край одеяла и подумала, что вообще плевать, где Кирилл будет ночевать, пусть хоть рядом ложится, но главное, не будит.
Появился перед глазами не Кирилл, а парень в медицинской форме. Мне что-то говорили на английском. Я пыталась уловить суть, но вместо этого безучастно наблюдала, как жгут перетягивает руку, и игла капельницы вспарывает кожу. Краем зрения я заметила, как Кирилл ходил по номеру и с кем-то общался по телефону. Рубашка излишне сильно расстегнута. Но ничего. Вот сейчас ещё немного, иголку из вены вытащат, и я снова усну.
Даже после отъезда доктора поспать не удавалось. Кирилл сидел на краю кровати и гладил по голове, при этом ладони у него были такими прохладными, что я невольно сама тянулась к прикосновениям.
— Я могу дать тебе все, что пожелаешь, — тихо шептал Кирилл. — Все. Абсолютно. Я тебя счастливой могу сделать. Чего ты хочешь?
От меня ждали ответа, и я сквозь сонную муть призналась:
— Чтобы больше не было больно.
Глава 37
Кир. На прочность.
— Как хорошо, — простонала Ева, стоя под душем в своём безразмерном сарафане, который все это время прятал ее от меня. А сейчас…
Вода намочила ткань, и сквозь неё проступали очертания идеального тела. Просто идеального. Наливная полная грудь, при виде которой в яйцах просто взрыв происходил. А задница… Настолько аппетитная, что кроме укусить, у меня других мыслей не рождалось. Я придерживал вот такую беззащитную Еву, стоя в брюках рядом с ней под водой, потому что к трём ночи рыжая взбунтовалась и захотела переодеться.
Ну, переодеваемся.
Еву поводило из стороны в сторону, поэтому оставить ее одну в ванной я не мог. Станется с рыжей ещё об угол раковины голову разбить, поэтому и держался из последних сил, чтобы не прикоснуться иначе. Не смять алые губы под поцелуем, не лапать, пока она бессознательная, за грудь…
Боже, эта грудь…
Фак. Как же хотелось стянуть мокрую тряпку и сжать в ладонях полушария. Посмотреть, как кожа покрывается мурашками от прикосновений, и чтобы Ева постоянно стонала. Вот как недавно. Немного хрипло, словно задыхаясь, совсем чуть-чуть с примесью блаженства в голосе, от которого гласные растягивались.
Я прижал к себе миниатюрную рыжую. Совсем прижал, чтобы ощутить на себе ее тело.
Бес, походу это проблема.
Почти сорок лет, а веду себя как пубертатный сопляк, который впервые титьки бабские увидел.
Это провал.
Это проигрыш.
Ева, Ева… Какого ж черта ты такая…
— Выйди, — тонкие пальцы впились мне в плечи, говоря об обратном. — Мне надо снять сарафан.
— Я сниму, — гулко и хрипло, словно не понимая, что несу, сказал я и сжал мокрую ткань на талии. Ева дёрнулась. Уперлась ладонями мне в грудь. Я боялся опустить глаза, боялся вообще посмотреть, как влажные от воды волосы цвета огня облепили высокую грудь, тонкую шею, изящные выпирающие ключицы, по которым хотелось скользнуть зубами.
— Нет, — как ни странно, твёрдо выдала Ева и толкнула меня. Я сам отшагнул, но не разжал рук. Прижался спиной к стене, продолжая держать тонкую талию в ладонях. — Ты меня пугаешь…
Я сам себя пугаю, Ева!
Я взрослый нормальный мужик, у которого хорошая личная жизнь, но ты внесла такой переполох в неё, что я как истинный рыцарь уже несколько недель жду хотя бы гребаного платочка из рук прекрасной дамы. И даже не смотрю в другую сторону. Потому что переклинило на тебе!
— Я знаю, — с трудом выдавил я, глуша в голове внутренний голос. — Поэтому ты повернёшься ко мне спиной, я расстегну пуговицы, сброшу платье вниз, а ты будешь стоять под душем, и я не дотронусь до тебя и пальцем. Главное, не отходи…
— Хитрый какой, — медленно выдала Ева и попыталась нервными пальцами собрать мокрые волосы и перекинуть их на плечо. Не выходило. Я помог. Едва касаясь, стянул огненный шёлк в хвост и дотронулся до нескольких пуговиц между лопатками. От моих пальцев разбегались мурашки, и я не выдержал, прижал пальцы к выпуклым позвонкам на шее, провёл вниз, запоминая наощупь эту кожу, словно всю поцелованную солнцем, с маленькими незаметными крапинками морковного или охры.
— Ты мне нравишься…
— Я знаю… — тихо шепнула Ева и расправила спину, опёрлась мне на грудь. Я потянул бретели сарафана вниз, старательно отводя глаза, но один черт умудрялся заметить аккуратные маленькие ареалы сосков розоватого цвета. В мозгу сразу всплыла картинка, как я облизываю грудь Евы, пока она старательно скачет у меня на члене, и как от каждого толчка, от особо сильного прикосновения, от поцелуев с языком, вишенки сосков все сильнее и сильнее твердеют, и тогда их можно перекатывать как жемчужины…
— Поторопись, пожалуйста…
Я тебя просто умоляю, Ева, поторопись, иначе наш первый раз произойдёт прямо здесь и сейчас. Я готов кончить прямо в трусы, потому что сил нет терпеть эту растянутую во времени пытку. Словно палач никак не мог определиться, и поэтому по надрезу, по кусочку, отрубал голову… Хотя я давно ее потерял.
Запах ванили и розы врезался в память. Ева дотронулась губкой до груди, оставляя пенный след на
