ты же видел, откуда я родом. Я не могу себе этого позволить.
Я понятия не имела, сколько стоит это место, но, без сомнения, это было за пределами моего бюджета.
— Тебе не нужно платить.
Откуда мне было знать, что он это скажет? Понимал ли он, что от этого стало только хуже?
— Я должна заплатить.
Он снова замурлыкал.
— Я не могу быть нахлебницей. Мне не нужна твоя жалость.
— Это не жалость.
— Мне так кажется. — Если все, что у меня сейчас осталось, — это моя гордость, я буду цепляться за нее изо всех сил. — Я всегда собиралась уйти от Джастина, как только накоплю побольше денег, но у меня их нет. Не сейчас.
Говорить о деньгах или о том, что у меня их нет, было все равно что сорвать с себя одежду и предстать обнаженной перед незнакомцем.
Никто на самом деле не знал, с каким трудом я сводила концы с концами. Дасти, возможно, и подозревала, но деньги — это не то, что мы обсуждали. В основном потому, что у нее тоже не было лишних денег.
Я могла бы платить триста долларов в месяц за аренду. Если быть честной с самой собой, то двести пятьдесят.
— Сколько вы платите?
Раш промолчал.
— Скажи мне.
— По четыреста с каждого.
О, боже. Я была официально унижена.
Моя гордость — эта прекрасная, восхитительная гордость — выскользнула из моих рук, как капли крови, разбрызгиваясь у моих ног.
— Хорошо, — пробормотала я. — Четыре сотни.
— Тебе не обязательно платить так много. Эта комната пустовала весь год.
— Я должна заплатить. — Значит, арендная плата будет стоить триста долларов. Это лучше, чем четыреста, но ненамного. — Хорошо.
Раш повернулся, его пристальный взгляд был прикован к моему профилю, а я уставилась в невидимую точку на полу.
— Это из-за учебы? Ты все время работаешь. Ты пытаешься оплатить учебу, верно?
— Да. И помогаю Глории.
— Глории?
Я кивнула.
— Я даю своей сестре все, что нужно. У Чака, ее отца, хорошая работа, но он не очень обеспечен. Она еще недостаточно взрослая, чтобы найти работу, а когда она подрастет, я хочу, чтобы она сосредоточилась на учебе.
Ей придется найти работу. Для нее было бы неплохо найти работу. Но я не хотела, чтобы она пыталась вкалывать по двадцать с лишним часов в неделю, как я в шестнадцать.
Конечно, я сомневалась, что Чак заставит ее платить за еду, как мама заставляла меня. И Чак, наверное, купит ей машину.
— Когда я была в ее возрасте, у меня никогда не было лишних вещей, — сказала я Рашу. — У меня не было хороших джинсов или обуви известных брендов. Я покупала все в благотворительных магазинах или на распродажах со скидками. Старшеклассники жестоки. Я не хочу, чтобы она подвергалась осуждению, как я в ее возрасте. Поэтому я помогаю, чем могу. Я хочу, чтобы она приходила вечером в кафе делать уроки, а не обслуживать столики. Но это означает, что я иду на жертвы. Иногда мой бюджет может быть ограничен.
И он вот-вот должен был истончиться.
Это невысказанное повисло между нами, реальность нашего будущего.
Моего.
Раш придвинулся ближе, матрас сдвинулся, и теперь наши плечи разделял всего дюйм.
— Ты не одинока в этом. Больше нет.
Он понятия не имел. Я была одна. Всегда одна.
— Я не хочу…
— Жалости. — Он поднял руку. — Знаю. Это не жалость. Это помощь. Я предлагаю ее. Все, что тебе нужно сделать, это принять ее.
Разве это не жалость? В чем разница между ней и помощью?
— Я не уверена, что знаю, как это сделать.
Он оглянулся, его глаза были затенены полями бейсболки.
— Ты ведь на самом деле не знаешь, как принимать помощь, не так ли?
Я пожала плечами.
— Кажется, это происходило не часто.
— Ты позволила мне поменять колесо. Так позволь мне сделать и это. Останься здесь до конца месяца. Потом мы все пересмотрим.
Как все просто. Только это было не так.
Что произойдет, если я привыкну к его помощи? Что случится, когда он уедет играть в НФЛ, а я останусь здесь, брошенная на произвол судьбы?
— Эй. — Он толкнул меня локтем. — Это означает «да»?
Был ли у меня другой выбор?
— Да.
— Спасибо. У меня хорошее предчувствие по этому поводу.
Что ж, хоть у одного из нас. У меня внутри все сжалось.
Раш наклонился и поцеловал меня в волосы, прежде чем встать и оставить меня одну, закрыв за собой дверь.
Я не была уверена, как понимать то, что он продолжал целовать меня. Возможно, он целовал меня и раньше. Но что бы это ни значило, я сомневалась, что это продлится долго.
Ничто хорошее не длится долго. Это, вероятно, только запутает чувства и в конце концов все усложнит.
И все же мне это нравилось настолько, что я не попросила его прекратить.
Раш
Я открыл дверь своей спальни как раз вовремя, чтобы услышать дикий рык Маверика, доносившийся снизу.
— Отдай мне пульт.
Они с Фэй ссорились. Снова. К черту мою жизнь.
— Я не смотрю футбол, — сказала Фэй.
— Сегодня вечерний футбол по понедельникам.
— И что?
— Невероятно, — фыркнул Мав, когда я начал спускаться по лестнице.
Пора поиграть в судью. Снова.
Вчера они спорили о том, как загружать ножи в посудомоечную машину. Маву нравилось ставить лезвием вверх. Фэй посчитала, что это отличный способ спровоцировать несчастный случай, при котором потребуется наложение швов.
На прошлой неделе Фэй использовала один из порошков Маверика для стирки белья, потому что я сказал ей использовать все, что есть в наличии, и сходил в магазин, чтобы закупиться. Что ж, очевидно, Мав следил за своим стиральным порошком, потому что это привело к трехдневной холодной войне, в ходе которой ни один из них не хотел ни смотреть, ни разговаривать друг с другом.
А за неделю до этого, в первую неделю пребывания Фэй в нашем доме, было так неловко, что у меня возникло искушение переехать. Мы ходили друг перед другом на цыпочках. Фэй почти все время пряталась в своей спальне, пока я, наконец, не убедил ее спуститься вниз, сказав, что если она и дальше будет избегать всех нас, то будет только хуже.
Мне следовало позволить ей прятаться за закрытой дверью.
Поместить ее и Маверика в одну комнату было все равно что попросить масло смешаться с водой.
— Что такого чертовски важного, что не может подождать до окончания игры? — спросил он. Затем послышался звук опускаемых штор
