Альтернатива алкоголю есть, сделала вывод Ленка, ее не может не быть. Жаль только, что такая примитивная сублимация не бесконечна во времени и пространстве, но денек-другой вполне можно продержаться, а там, глядишь, и в привычку войдет. Не такие ж мы горькие пропойцы, в самом деле, чтоб загубить свою молодость на самом корню.
По большому счету, стать заядлой алкоголичкой Ленке вообще было не дано. С таким талантом надо родиться, поиметь его бесплатно от ближайших родственников на генном, так сказать, уровне. Но кто же на все сто процентов может быть уверен в своих генах? Ленкин отец, как водится в неполных семьях, был летчиком-испытателем, геройски погибшим в семьдесят третьем году во время арабо-израильского конфликта. После его гибели не осталось никаких вещественных доказательств, свидетельствующих о том, что мальчик был. Даже бабушка и дедушка с папиной стороны были величинами сугубо номинальными и если и существовали на белом свете, то в каких-то неизведанных, Ленке неподвластных мирах. А из всей остальной родни у нее имелась одна лишь мать, которая сама почти не употребляла и Ленку обещала удавить собственными руками при малейшем подозрении. Так что с молоком матери столь естественную на необъятных просторах нашей родины привычку Ленке всосать не удалось. Хотя, если найти подруг по хобби и товарок по несчастью, таких же больных на всю голову или страдающих по своей загубленной жизни единомышленниц, то можно очень даже преуспеть. Вперед, перемать, Ассоли, к алым парусам своей мечты, навстречу постоянно удаляющимся и расплывающимся, словно миражи, Греям!
Где вы, подруги? Ау! Где ваши розовые облака, увитые цветами качели, хрустальные замки и белые кони, по грудь тонущие в утренних росных травах? В каких седьмых измерениях, параллельных мирах, черных дырах, потаенных глубинах космоса сгинули ваши невинные сны? Чего ждете вы сегодня, что принесет вам завтра, на что вы надеетесь в будущем, затравленные, испуганные зайчихи, утраханные по гланды жестокой повседневной действительностью? Где ваши светлые слезы, тихая грусть, бессмысленная, глуповатая, упрятанная глубоко в сердце нежность? Все ваши ценности, мнимые, вымышленные и бесконечно вредные, давно сожраны инфляцией вашего собственного духа в угоду первому постсоциалистическому поколению принцев, плывущему без руля и ветрил в бесконечном океане зелени. Этим славным парням нет никакого дела до вашего невостребованного материнства, вашей высохшей без молока и напичканной силиконом груди, бесполезно тяжелеющих бедер, и даже запах вашего выдолбленного бесконечной вселенской еблей лона не раздувает им ноздри и не холодит виски.
Мир вашему дому, подруги. Вечный покой праху ваших иллюзий. Светлая память мечтам. Мраморный памятник на прогреваемом солнцем пригорке. Сирень справа, черемуха слева. «Как хороши, как свежи были...» Короче, аминь.
Ленка допила остатки коньяка. Потом накинула плащ и, не дождавшись лифта, сбежала вниз по лестнице. Выскочила из подъезда, предусмотрительно глянула по сторонам и, аккуратно перейдя улицу, остановилась у знакомой торговой палатки. Недолго думая купила две бутылки темного пива и с чувством выполненного долга медленно двинулась обратно...
Ночью она снова проснулась от собственного крика и, лежа в полной темноте, долго пыталась вспомнить, что же ее так напугало в этот раз. Потом включила свет, накинула халат и прошла на кухню. Закурила сигарету, но после первой же затяжки закашлялась, тщательно затушила длинный нерачительный окурок под струей воды. Вернувшись в спальню, вынула из косметички красный обкусанный карандаш и записала на давно просроченном телефонном счету: «Не хочу, но я пью терпеливо из бутылки вчерашнее пиво, одиночества не утолила, но смогла в горле ком проглотить... Сигарету крошу, как горбушку, я жилеткой была и подушкой, кошельком я была и кормушкой, как ты мог так со мной поступить?»
Следующим утром Ленку снова разбудил телефонный звонок.
– Ты что? Еще дрыхнешь? – Она узнала негодующий голос Игоря и кубарем скатилась с постели. – У тебя есть полчаса, пока я до тебя доеду, и не забудь мне сварить кофе!
– Сам сваришь, – проворчала Ленка, поднимаясь с пола и натягивая на себя одеяло.
Когда же наконец затопят, подумала она. Хотя, наверное, еще рано, сентябрь только начался, бабье лето в самом что ни на есть разгаре. Куст боярышника во дворе только-только начинал багриться.
«А листья за окном уже мели, они гудели мерно, как шмели... А свет из глаз сгущался, горячел, прожектором спускался ниже... И становилось ближе случайное знакомство тел. Мы не дотянем даже до весны, а ты еще упоминал о лете...»
Строчки споткнулись и тут же бесследно растворились в глубине Ленкиного замутненного сознания. Она, покачиваясь, побрела в ванную. Горячие, какие только можно было терпеть, струи воды обожгли ее тело, но она покорно продолжала стоять под ними, медленно приходя в себя. Потом очнулась, резко повернула кран вправо, и мощный ледяной водопад обрушился на ее голову.
Когда Игорь поднялся к ней в квартиру, Ленка только-только успела привести себя в порядок.
– Хочешь кофе – вари сам! – с порога объявила она и пошла в комнату собираться.
– Так я и знал! – запричитал Игорь. – Опять полдня в пробке простоим. Просил же как человека: встань пораньше! Кто рано встает, тот и заказывает музыку. Тебе кофе варить?
– Не надо, Игореш, не беспокойся, – отказалась Ленка.
Особо не задумываясь, она побросала в дорожную сумку под руку попавшие тряпки и, немного помедлив, взяла со стола мобильник. Убедившись, что пропущенных звонков не было, отключила его и аккуратно положила на прикроватную тумбочку. Уже выйдя из комнаты, вдруг спохватилась и решила вернуться за телефоном. Посмотрела на свое отражение в зеркале и, зачем-то плюнув три раза через плечо, пошла к Игорю.
Из города выбрались на удивление быстро. Ленка уже было приготовилась к долгой обременительной дороге, но светофоры дружно настроились на зеленую волну, дали открылись, и безнадежные московские пробки рассосались сами собой.
Сентябрь за окнами движущейся машины был ярче и ощутимей, чем в статичной пешеходной Москве среди ее чудом сохраненных скверов и чахлых загазованных бульваров. Город оброс затейливыми стеклобетонными излишествами, тесня и без того хрупкие островки позапрошловековой архитектуры, редкие экземпляры которой нынешние хозяева все же не оставили на произвол судьбы, а отремонтировали по-новому, на свой вкус, роскошно, вычурно и богато. Редкие двух-трехэтажные домики стояли уютные и аккуратные, словно шкатулочки, окрашенные в большинстве своем в охристые, медовые тона. Москва погрузилась в янтарную, как крыжовенное варенье, осень и, сладко подремывая на солнышке, пускала разноцветные пузыри.
