То есть в папочку, конечно. Ему Сима говорила:
— Кто тебя, Сеня, обманет, три дня не проживет!
— А лучше было бы, чтобы меня каждый мог обмануть? — хмыкал он.
— Нет, но уж со своими-то близкими мог бы и не хитрить.
— Если ты хитришь, то со всеми, невзирая на степень родства, — отшучивался он.
Она так и не могла смириться с этой его хитромудростью. Он обводил вокруг пальца всех окружающих. И Симу в том числе. Развести лохов — было его спортом. В разряд лохов попадали все, кто давал себя, по его определению, развести. А когда у человека нет ничего святого, станет ли он хорошим мужем, даже если он все «несет в семью». Сохранение супружеской верности для него такой же нонсенс, как честность…
В связи с этим она под особым контролем держала воспитание младшего сына. Не дай Бог, станет таким же, как папочка.
Новость о случившемся с Симой несчастье мгновенно облетела всех ее друзей, и теперь то один, то другой — в основном подруги — стали приходить, чтобы ее проведать. Хорошо, что не в один день. Наверное, им было непривычно видеть неусидчивую и энергичную Серафиму лежащей. С одной стороны, непривычно, а с другой — удобно. Теперь она могла лежать и выслушивать каждого приходящего, прилежно отвечавшего на ее же вопросы:
— Ну, как ты живешь?
И неожиданно для себя она обнаружила, что, оказывается, ни один из ее друзей не жил без проблем. То есть раньше она знала, что у той подруги муж заболел, у этой — ребенок школу прогуливает, но о том, что у них могут быть прямо-таки кардинальные проблемы, она не подозревала. Причем выводы, которые Серафима делала, слушая их подробные рассказы, говорили вовсе не в пользу друзей. По крайней мере для их большинства.
Почти все ее подруги были замужем, за исключением разве что Веры, это если иметь в виду ее близких подруг, а сколько других, тех, что она называла приятельницами, она и считать не хотела.
О замужних подругах Сима думала, что у них нет таких проблем, как у нее: чем и когда заплатить за обучение, за курсы, за спортивные секции, на что купить форму, ранец и прочее, и прочее.
— У меня трое детей, — напоминала она собеседникам, которые пытались жаловаться на жизнь. В самом деле, много ли женщин в ее окружении воспитывали в одиночку троих детей? Иное дело, что в одиночку она почти не жила…
— Вера, чего ты там застряла? — крикнула Сима.
— С твоей Валерией общаюсь, — сообщила подруга, входя к ней в комнату. — Какие у тебя дети все-таки разные.
— Так немудрено, — засмеялась Сима и тут же болезненно сморщилась — нога на ее движение опять отозвалась болью. — Отцы у них тоже разные.
— А что, каждому мужу родила по ребенку.
В голосе Веры появились завистливые нотки, но Сима привычно не обратила на них внимания.
— Я бы и Володьке родила, если бы он не пил. А то родится какой-нибудь дауненок…
— Четвертого?! — ахнула Вера. — Тебе же…
— Договаривай — тридцать восемь лет. Разве женщины в таком возрасте не рожают?
— Рожают, но как же ты, с четырьмя…
— Так же, как и с тремя! — фыркнула Серафима, укладывая поудобнее ногу — дети пристроили под нее плед, чтобы нога была повыше.
— Завидую я тебе, — вздохнула Вера. — Никогда ты не боялась с мужьями разводиться и, что самое странное, опять замуж выходить… Одно слово — Фея!
Чего тут странного? Вера имеет в виду количество детей. Она просто не знает, что мужчине нужны не столько дети или их отсутствие, сколько сама мать… Шутка! Но подумалось, может, зря она считает Веру своей подругой? Что это за подруга, которая повторяет как заведенная: завидую я тебе, завидую я тебе! Да еще и удивляется, что та замуж выходит!
— И ты бы не хуже жила, если бы не тратила время на зависть, — проговорила, усмехнувшись, Сима. Можно подумать, это так просто: выходить замуж, разводиться. Для Верки, значит, целая жизнь Серафимы заключалась всего в этих двух словах?
— В каком смысле? — удивилась Вера.
— В таком. Не причитала бы, «почему ей все, а мне ничего», брала бы судьбу в свои руки. Наши деды, знаешь, как пели? «Мы — кузнецы, и дух наш молод, куем мы счастия ключи!»
Сима и пропела, улыбаясь про себя ошарашенному виду подруги. Наверное, она считает, что вот так распевать песни может лишь тот, у кого не все дома или просто чересчур легкомысленный. Ну да, она все пытается понять, что у Симы за натура — уж слишком та не похожа на саму Веру.
— Чего там ковать, когда мне скоро тридцать пять, а я еще ни разу замужем не была?
— Всего тридцать пять, вся жизнь впереди, — поправила Сима и привычно заметила: — Если бы у меня было время, я бы сделала из тебя человека…
Она и в самом деле думала, что Верка потому не дает ладу ни себе, ни своей жизни, что не умеет этого делать. Ведь не уродина, не калека, а относится к себе как-то без любви, что ли. И уж тем более без какого-нибудь творчества.
— Так у тебя как раз и есть время, — вдруг сказала Вера и уставилась на нее с надеждой, — это раньше у тебя времени не было. А теперь у тебя его просто бездна. Все равно ведь лежишь. Давай делай!
Серафима с удивлением посмотрела на подругу: серьезно она говорит или так, от нечего делать? Но Вера была сама серьезность и в самом деле думала, будто Сима может ей чем-то помочь. Дать кусочек своего счастья, что ли?
— Давай. Легко сказать… Что я тебе, в самом деле фея и у меня есть волшебная палочка?
Вера тут же сникла. Ну несерьезно же это: ждать, что Сима ее жизнь изменит. До чего люди странные! Вместо того чтобы самим что-то делать, ждут, когда к ним счастье с неба упадет.
— Вот видишь! Ты и сама понимаешь, что я невезучей просто уродилась! И ничего уже нельзя с этим поделать.
— То есть как это нельзя? — встревожилась Сима.
Она не терпела слова «нельзя». Нельзя — значит, все, конец? То есть ты еще и бороться не начала, а уже сдаешься? Сама она обычно трепыхалась до последнего, продумывая и прикидывая все варианты выхода из кажущегося безнадежным положения. А тут… Чего нельзя-то? Руки-ноги есть. Глаза видят, уши слышат… Кстати, ей приходилось видеть людей, находивших счастье, несмотря на отсутствие зрения, слуха и даже, к примеру, ноги…
Мужчины, кроме всех прочих ее достоинств, любили Серафиму и за неиссякаемый оптимизм. Сколько обломков кораблекрушения прибивало к ее берегу, она всех возвращала к полноценной жизни. Но это же мужчины! Мало кто из них борется с жизненными трудностями до конца. Большинство если не спивается, то соглашается на самые недостойные условия существования, в то время как при небольшом усилии могли бы такой высоты достигнуть!
Мужчинам вообще жить легче, может, но, с другой стороны, они и легкоуязвимые. Если задуматься, многое в жизни, если не все, у них зависит лишь от некоего интимного органа, который порой бывает таким капризным… И они панически боятся, что в один прекрасный момент… В самый главный момент… В отличие от женщин мужчины куда менее защищены, несмотря на свою силу и власть над миром. По крайней мере как они это себе представляют.
