Они с братом потеряли друг друга. Исчезли общие темы для разговора, исчезли доверие и понимание. Фрэнк усиленно ограждал Коула от всего, что не касалось музыки.
Коул услышал, что кто-то вошел в комнату, и в оконном стекле увидел отцовское отражение.
– Что, любуешься дамой у бассейна? – спросил Фрэнк игривым тоном, явно не рассчитанным на ответ. Белинду он считал забавой, а никак не предметом для беседы. – Какого черта? – возмутился он, взглянув в окно. – Что он здесь делает?
Коул удивился. Ничего особенного, на его взгляд, за окном не происходило.
– Что ты так раскипятился?
– Я же предупреждал Рэнди, чтобы эти выходные он провел в твоем.доме.
Коул отвернулся от окна.
– По-видимому, он решил иначе.
– Этот идиот ничего не может сделать как следует. На него просто нельзя положиться.
– Папа, ради бога, дай ты ему передохнуть. Он уже четыре месяца шагу спокойно ступить не может.
– Знаешь, Коул, хватит защищать Рэнди. Ты его так опекаешь, что он скоро ходить самостоятельно разучится.
– Не понимаю, что ты имеешь в виду.
– Рэнди не имеет ни малейшего представления о реальной жизни. А ему давно уж пора повзрослеть. – Фрэнк раздраженно вздохнул, отвел глаза и сказал: – А, ладно, хватит обсуждать то, что столько раз переговорено. У нас с тобой есть дела поважнее. – Он пристально посмотрел на Коула. – По-моему, ты не делаешь упражнений, которые тебе прописал врач. Вопрос застал Коула врасплох.
– Каких упражнений?
– Так я и думал! – сообщил Фрэнк, чуть ли не радуясь тому, что его опасения подтвердились. – Для связок, – пояснил он нарочито терпеливым тоном. – Я не замечаю улучшений. Если мы решили не сдаваться, надо работать, и побольше. Есть вещи, которых никто за тебя не сделает.
Не дожидаясь ответа, Фрэнк снова сменил тему:
– Энди прислал проект новой программы. Он хочет...
– Я не готов говорить об этом. – Сейчас Коулу было невмоготу даже просто находиться рядом с отцом. – Если кто спросит, скажи, что я пошел к себе.
– Опять убегаешь? Похоже, это вошло у тебя в привычку.
– Что тебе от меня надо? – резко повернувшись, спросил Коул.
– Мне – ничего. Это надо тебе самому. Я столько сил в это вложил, мы оба вложили, – быстро поправился Фрэнк. – Я совершенно не желаю, чтобы все рухнуло только потому, что тебя угораздило свалиться с этого идиотского мотоцикла. Неужели из-за какой-то жалкой масляной лужи Америка лишится лучшего певца кантри? – Он обнял Коула за плечи. – Думаешь, я сам не знаю, как давил на тебя последние пару недель? Но это же только для твоего блага!
– Знал бы ты, как мне осточертело это слушать! – Коул почти кричал.
Хватит с него разговоров про его же благо и про то, что он единственная надежда музыки кантри.
– Но это же правда!
– Слушай, а может, тебе заняться собственной жизнью? Ты не устал жить моей, а?
Фрэнк убрал руку.
– Неблагодарностью...
– Хватит, пап. Я это тыщу раз слышал.
– Когда-нибудь и мое терпение лопнет. Этот диалог был знаком до боли. Сейчас по сценарию Коул должен был опустить голову и пробормотать: он, мол, сам не знает, что с ним, он, должно быть, устал, он не хотел обидеть Фрэнка. Тогда бы Фрэнк его простил, и они бы в который раз сделали вид, будто ничего не произошло.
Коул отошел от окна, уселся в кресло и, помолчав несколько секунд, спросил:
– А почему ты не показал мне сценарий для клипа «Одинокого бродяги»?
Коул должен был работать в студии над основной песней нового альбома, но как раз за день до этого и произошла авария. Фрэнк уговаривал его выпустить альбом таким, какой есть, и не срывать сроков, но Коул отказался наотрез. В студии принимал решения он и только он. Коул держался за это с упорством щенка, защищающего любимую игрушку.
– Разве я не говорил тебе: первым синглом решено сделать «Прогулку по городу»? – картинно удивился Фрэнк. – Все считают, что это самая сильная песня.
Коул выпустил немало альбомов. Пора бы уже привыкнуть к тому, что перед выпуском всегда происходят какие-то срочные и неизбежные замены. Однако всякий раз, когда ему не удавалось настоять на своем, он приходил в отчаяние. Продюсером был отец, и он занимался всем – начиная от подбора песен и кончая составом музыкантов. Он утверждал обложки будущих альбомов, решал, какие именно песни выйдут как синглы, составлял расписание гастролей. Те, кто хорошо разбирался в шоу-бизнесе и понимал, в чем именно залог успеха, считали его гением.
И кто такой Коул, чтобы с этим гением спорить? Фрэнка все время уговаривали раскрутить какого-нибудь молодого многообещающего исполнителя. Но он отказывался от всех предложений, решив посвятить себя сыну. Так было всегда, и Коул ничего не мог с этим поделать.
– Мог хотя бы предупредить, что за дурацкое передергивание у меня за спиной, – обиженно пробурчал Коул.
– Видишь ли, не все так просто, – признался Фрэнк после некоторого колебания.
– Что ты хочешь этим сказать? Фрэнку явно было не по себе.
– Наверное, следовало тебе раньше сказать... Ты еще лежал в больнице, а Тони Клоссен требовал, чтобы ты немедленно начал работать с «Одиноким бродягой». Ну, пришлось что-то предпринимать. Я объяснил ему, что ты тянешь время, потому что не хочешь больше работать с Глорией, и самый лучший способ это сделать – не включать песню в альбом.
Коул охнул и закрыл лицо руками.
– Надеюсь, ты хотя бы ей объяснил, в чем дело?
– С ней мы все уладим. Когда уляжется шум...
Коул, не в силах больше сдерживаться, вскочил с кресла, но голову сразу пронзила немыслимая боль, ноги подкосились, и ему, чтобы не упасть, пришлось ухватиться за подлокотник.
– Либо ты немедленно позвонишь ей и дашь какое-то приемлемое объяснение, либо я позвоню ей сам и расскажу правду.
– Тебе нельзя так волноваться. – Фрэнк подошел к сыну и усадил его обратно в кресло.
– Папа, ты должен ей позвонить. – Боль словно разлилась по всему телу. – Сейчас же!
– Думаю, ее и дома-то еще нет. – Фрэнк демонстративно взглянул на часы. – Она наверняка будет через пару часов, не раньше.
Коул решительно отстранил склонившегося над ним отца и снова попытался подняться.
– Ну хорошо, хорошо, – сдался Фрэнк. – Если тебе это так важно, позвоню.
Он вышел, а Коул откинул голову на спинку кресла и прикрыл глаза. И тут же услышал, как Фрэнк в коридоре ругается с Рэнди.
Ветерок играл кружевными занавесками, висевшими в спальне. Коул лежал на кровати. Наблюдая за тенями, бежавшими по расписному потолку, он думал о том, сколько уже ночей он видит тени не от лунного света, а от неоновых огней.
За четыре месяца, прошедших после аварии, он столько размышлял, столько себя мучил вопросами, на которые не мог найти ответов, что состояние внутреннего беспокойства стало почти привычным. Он ложился спать, валясь с ног от усталости, но все равно вскоре просыпался. Сознание отказывалось отключаться надолго. Его мучили кошмары, питаемые неуверенностью в собственных силах. Эта авария подкосила его в чем-то главном. Он терзался даже не тем, сумеет ли он вернуться на сцену и убедить критиков, что, хоть внешность Калифорнийского Ковбоя и изменилась, но голос и манера остались прежними. Это его, честно говоря, мало волновало. Дело в другом. Сколько бы он ни старался, никак не мог вспомнить то ощущение счастья, которое охватывало его, когда он выходил на сцену и пел перед полным стадионом, перед людьми, которые его боготворили и знали наизусть каждое слово его песен.
