— Вот Сева, — предъявила она нам неопрятного патлатого человека, обвешанного фотоаппаратами и при этом умудряющегося жонглировать бокалом с вином, птифурами и дымящейся сигаретой, — очень известный журналист и фоторепортёр — ему, для интервью, достаточно наговорить алфавит — он сам всё склеит. Но ещё больше он известен своим жалом, которым мы его сейчас и попросим поводить по гостям. А? Поводи жалом, Севочка, расскажи нам, кто есть кто.
— Печень чешется — пора выпить, — провозгласил Севочка и засунув в рот крохотный тостик, забросив следом маслинку, запил всё это вином. Плотоядно облизнувшись, он растянул губы в улыбке.
— Будьте бдительны, — скосил он глаза, — к нам приближается парочка интеллигентных халявщиков. Живут в Москве, но постоянно торчат в Европе, таскаются с тусовки на тусовку. По принципу, всё хорошо, что на халяву.
— Кто такие? — спросил кто то.
— Он эрудит. Исключительная память. Кружит головы девушкам и всем остальным желающим почерпнутым из энциклопедии красноречием. Выучил наизусть всего Брокгауза и Эфрона. Может значительно излагать на все темы, приводит точные цифры. Пишет на заказ трактаты любой ориентации, от коммунистическо-фашистких до либерально-демократических. Не брезгует ничем. Был бы заказчик. Каждого встречного рассматривает как потенциальную добычу. Справедливо полагает, что в жизни может всё пригодиться. Когда им из вежливости говорят фразу, вроде «…будете в наших краях, заходите», они воспринимают её буквально, записывают адрес и через некоторое время (пока не забыли), оказываются в «краях» и заселяются к наивным на неопределённый срок. А она при нём, «играет короля».
В этот момент парочка как раз проходила мимо нашей группы. Они внимательно окинули нас взглядом, но, не сумев ни за кого зацепиться глазами, прошли мимо.
— А вон та стайка силиконовых фей? — переключилась Ксенька. — Я с ними то и дело сталкиваюсь на светских случках. Похожи друг на друга, как будто их отштамповали.
— Ну, так ведь это же профессионалки, — маслено блеснув глазками, сказал с удовольствием Севочка. — А похожи так потому, что поотрезали носы и понакачивали губы по одному и тому же образцу. И каждая старалась отрезать покороче и надуть посильнее. Это у них униформа. Так же как джинсы с эскарпинами на шпильках и сумки от «Прада».
— В каком смысле, профессионалки? — поинтересовалась рыжая красавица Даша, жена «лимузинного короля».
— Бывшее путаньё, — объяснил Сева, — а теперь новый русско-французский бомонд. Нашли себе здесь богатых лохов, напридумывали трагических биографий, а уж изобразить загадочную славянскую душу — это им раз плюнуть. Маня-Лошадь, Катька-Нога, Ольга-Отвёртка. А вон та, самая надутая, с верблюжьей губой и вовсе Надька-Потап!
Она сегодня выгуливает новый каратник, а её товарки делают вид, что его не замечают. А рядом пузатый лох, который на него потратился.
— Ты-то откуда их всех знаешь? — спросила сквозь смех Ксенька.
— Подумаешь, бином Ньютона! Если кто хочет, например, стать её лучшей подругой и быть приглашённым на ближайший «салон» в её неслабые «аппартамэнты», стоит только пройти мимо и ахнуть в его сторону. Я имею в виду, в сторону каратника.
— Ну, ты и злой, Савелий, — сказала Ксения. — А сам, небось, у них ошиваешься постоянно.
— Естественно, — подтвердил Савелий, — а с кем же им ещё делиться секретами и выслушивать комплименты. Зато кормлюсь икрой и шампанским. Её величество Халява — царица всех светских дружб.
— Есть хорошая арабская пословица, — сказал вдруг, молча внимавший до этого разглагольствованиям Севочки, пожилой журналист (может из конкурентного издания?), — если собрался карабкаться на дерево, подумай о том, чтобы хорошо помыть задницу.
Все рассмеялись. И Севочка первым.
— А есть ли здесь люди искусства? — осторожно поинтересовалась Ника.
— А как же! Их тут как грязи. Каждый второй. Если не блядь, значит художник. Вам кого показать? Враждующих классиков или молодую наглую поросль?
— Мне интересны и те, и другие, — серьёзно сказала Ника.
— С удовольствием, — сказал Севочка, обрадованный таким своим успехом. — Вон тот, похожий на старую собаку, с копной седых волос, это вечно модный художник Пукер. Своего рода, гений.
— Гениальный художник? — почтительно уточнила Ника.
— Коммерческий гений. Уникальный нюх — он всегда там, где деньги. А это поважнее таланта будет. Он сам на себя моду организовывает — сначала в Париже, потом в Америке, а теперь и в России. Его художественное кредо, как он сам говорит, придумывать новые примочки и скармливать их богатым снобам, любителям «нового искусства». Действует, в основном, через баб. Умеет их обхаживать, как никто. А те уже поют в уши своим богатеньким «папочкам», чтобы раскошелились.
— Но это же жульничество! Обманывать простаков, которые держат тебя за художника! — встряла примкнувшая к нашей группке хиппушница.
— Ничего подобного. — Севочка с удовольствием опрокинул ещё стаканчик красненького. — Во-первых, он действительно высокий профессионал. А во-вторых, лохов надо учить — пусть образовываются. Потому что, как говорила моя бабушка, если не знать, лучше и не покупать.
— А вон тот, чернобородый, в кожаном пальто до пят, и с выражением скучающего библейского пророка?
— А это его коллега по кисти, пригретый им когда-то, в начале эмиграции, а потом обвинённый им же, став к тому моменту почти классиком, в плагиате. Теперь они заядлые враги. Имейте в виду, здесь почти все со всеми враждуют. Особое свойство русской эмиграции. А «пророк» этот, между прочим, очень хороший художник, из настоящих. Проникновенный. Не ушлый и не циничный. Его спасает провинциализм — он искренне продолжает верить в искусство. Таких мало осталось. Теперь тоже уже выскочил в классики.
Я уже давно следила за неким молодым человеком довольно странного вида. Стрижка «а ля гитлер-югенд», одет в трикотажный костюм с лампасами «а ля командировочный», но с «лейблом», и в высоких шнурованных ботинках. От него ни на шаг не отступала прелестная японская фарфоровая «куколка». Он был очень общителен и всем желающим давал потрогать свои мускулы на правой руке. Севочка объяснил, что это «стебается» очень модный художник. Его последний «прикол» — огромные полотна в стиле Микеланджело, но написанные… шариковыми ручками.
— Тяжёлый труд, между прочим. Целый мешок ручек исписал. Вон, видишь, всем хвастается своим бицепсом, накачанным таким образом.
Галерея продолжала журчать и побулькивать пузырьками разговоров, поцелуев, восклицаний, посверкивать редеющими уже вспышками, позвякивать по-прежнему неутомимо наполняющимися бокалами, но вернисажный энтузиазм уже явно шёл на убыль. Под занавес вплыла высокая полная дама в накрученном блестящем наряде, её неправдоподобно длинные ноги в кружевных чулках возвышались на высоченных каблуках в форме Эйфелевой башни. Норковая шуба в пол и широкополая шляпа завершали опереточную нелепость облика.
— А эта, королева шантеклера в кокаиновых парах, некто Козлик, — кивнула в её сторону головой Ксения, — бывшая жена моего бывшего приятеля. Он, помнится, называл её Ветераном большого минета. Был, между прочим, неплохим писателем, из тех, что пишут кишками и членом и претендуют на «культовость». Теперь вернулся на родину и ушёл в политику — стал фашиствующим большевиком. Никак не может изжить свои комплексы. Да и Козлик уже из козлика превратился в козлиху.
Тут Ксенька замахала, как мельница, руками — в галерею вошёл высокий светловолосый парень приятной наружности. Это и был её «кадр». Он направился в нашу сторону, раскинув в приветствии руки и улыбаясь во весь рот белозубо-сахарной улыбкой. Схватив Ксеньку в охапку, он приподнял её и облобызал. Приземлившись, она нас познакомила. Саша́ с итальянской непосредственностью облобызал и нас с Никой.
— Ну что, — сказал он по-французски, с милым южным акцентом, — если вы здесь уже нааперитивились, может перейдём в соседнее заведение, где кормят. Культура живота намного важнее, чем культура ума. Особенно для итальянца. — Мы с Никой замялись и попытались отойти. Но Ксенька ничего не хотела слышать.
