тебя переночевать?
— Конечно, — пячусь, — что за вопрос?!
— Спасибо.
— Вил? Что случилось? Опять поругались?
— Хуже, мать его нагрянула. И с порога, как всегда, понеслось… а самое обидное, знаешь что?
— М?
— Эта рухлядь старая упрекнула меня неумении готовить. Меня! Я шесть лет в Париже отработала, в мишленовском ресторане, пока сюда не вернулась… и его не встретила…
— Тихо, спокойно. Пойдем чайку попьем?
— А покрепче есть что?
— Найдем, Вил.
На кухне я достаю из шкафчика бутылку текилы. Осталась еще с Зотовского дня рождения.
— Садись, я сама все сделаю, — отбираю у нее из рук нож и тонко нарезаю сыр, — лучше бокалы достань.
— Где?
— Там справа наверху.
— Все, вижу.
Быстро сообразив мини-банкет, усаживаемся за стол. Вилка надкусывает ломтик сыра, и, словно за упокой, опрокидывает стопку текилы, закусывая ту лимоном. Соли она избегает.
— Полегчало?
— Немного.
— Ну и хорошо.
— Женя, я завтра на работу к обеду приду, прикрой, если что. Нужно домой съездить, вещи кой-какие забрать.
— Решилась?
— Не знаю… сейчас на двести процентов уверена, что не вернусь к нему больше. На развод подам, сколько можно? Он полгода на диване лежал, я за двоих пахала… и все равно изо дня в день во всех бедах была виновата.
— А я тебе еще два года назад говорила…
— Говорила, Жень, говорила. Только сказать-то просто… а сделать…
— Все, прекрати это уныние. Нормально все будет. Прекрасно даже! Слышишь?
— Слышу. Лунга, как же я тебя люблю. Что бы делала, если б ты к нам, вся такая зелененькая, официанточкой работать не пришла, а?
— Зотовой бы плакалась.
— Зотовой поплачешься, у нее ж от всех проблем одно лекарство.
— Ага, член.
— И я о том же.
— Хотя тебе не помешало бы парочку присмотреть, — наливаю еще текилы.
— Ну что ж, тогда устроим кастинг. Вот разведусь и уйду в загул. Такой, что Зотовой не снилось…
— Ты полегче. Мне Даринки с ее похабными историями одной вот так, — показываю куда-то выше своей головы, — хватает.
— Ну вот, а у меня только душа в рай полетела. Кстати, Жень, а что у нас там за инцидент в ресторане?
— Ой, Вил, сама еще не разобралась. Какой-то мужик приходил. Деньги за крышу вымогал.
— Крышу?
— Ага.
— Он какой год на дворе видел?
— Видимо, не видел. Не знаю… Рома сказал, будет платить. Дурак наивный! Неужели не понимает, что они так еще больше присосутся?
— Что делать думаешь?
— Пойду завтра в ОВД наше схожу. У него в ксиве черным по белому наш район прописан.
— И что хочешь узнать?
— Да не знаю еще. Там видно будет.
— А хуже не будет?
— Куда уж хуже…
— Ладно. Хватит о грустном, еще по одной?
— И спать.
* * *
Утром я оставляю Вилку дома, а сама, вооружившись красной помадой, еду в наше местное ОВД. С детства не люблю все эти государственные учреждения Мороз по коже. Расплатившись с таксистом, накидываю на голову капюшон, чтобы хоть немного скрыть укладку от ветра. Волосы у меня длинные, густые, пшеничного цвета. Свои, ни разу не крашенные. Да и укладки я люблю, даже на курсы ходила, так, чтобы немного свои унылые будни разнообразить. На губах кричащая красно-морковная помада. На ногах черный тонкий капрон, а тельце запрятано в узкое вязаное серое платье-миди.
Поправив пальтишко, захожу внутрь, сталкиваясь лицом к лицу с дежурной частью. Немного больше воздуха в легкие. Все будет хорошо. Женя, все будет хорошо!
— Здравствуйте, — мило улыбаюсь, но на этого, я не побоюсь сказать, грозного мужчину, мои улыбки не действуют, — я могу поговорить с кем-то из начальства?
— Слышишь, Вов, с порога и сразу к начальству. Что случилось, девочка?
«Я вам не девочка», — очень хочу сказать, но тактично молчу.
И лишь поборов злость, открываю рот.
— У меня заявление… понимаете, ваш сотрудник вымогает деньги у нашего ресторана.
Мужичок тушуется, бегающими глазками смотря на своего напарника.
— К Игорь Юричу ее отправь, это по его части, думаю, — вздыхает второй, кивая куда-то в сторону глубокого и мрачного коридора.
— Прямо до упора и налево. Кабинет сто одиннадцать.
— Спасибо, — жду, пока разблокируется турникет, и, быстро перебирая ногами, следую указанным маршрутом.
У двери еще раз поправляю волосы, конечно, от волнения, а не из желания кому-то понравиться. Красная помада, кстати, туда же, с ней я просто чувствую себя воинственней.
Стучу, дожидаясь хоть какого-то ответа. Но когда его не следует, тяну ручку двери на себя, заглядывая внутрь, и понимаю, что там пусто. Топчусь на месте, не зная, что делать и куда идти. Навстречу идет какой-то мужчина, я не вижу его лица. В коридоре не слишком светло, и я только хочу открыть рот, чтобы спросить, как он заговаривает первый:
— Ты ко мне с заявлением о вымогательстве?
Киваю. Не в силах ответить. Потому что я знаю этот голос. Этот голос — мой личный ад. Мой проклятый привет из прошлого.
— Заходи.
Меня злит его фамильярность. Это тыканье, но почему-то сказать об этом вслух я не решаюсь.
— Присаживайся. Рассказывай.
И смотрит так, будто не знает. Или не помнит? Хотя, наверное, таких, как я, у него были сотни. К чему запоминать каждую.
Как под гипнозом, сажусь на стул, сглатывая огромный ком в горле.
— Вчера к нам в ресторан пришел мужчина, представился сотрудником полиции, сказал, что мы должны платить. Показал удостоверение. Там был указан ваш отдел, вот я и подумала… — бормочу себе под нос, стараясь смотреть на стол или же на свои руки.
— Вымогательство, говоришь, — постукивает ручкой, — так что там с заявлением?
На автомате протягиваю листок в его сторону.
— Так, ага, пришли, вымогали, примите меры… на юридическом,
