- А, Короткова?
- Доброе утро, - сипит мой голос, - вызывали?
На Греховцева не смотрю, но буквально кожей чувствую его присутствие. Это сильно угнетает. Хочется накрыть голову руками и сжаться в комок.
Секретарша начинает тихо переговариваться с ним, слышится шелест бумаг и звук шлепающих печатей, а я сижу, как мышка в мышеловке.
- На тебя жалоба поступила, - говорит Виктор Андреевич сурово.
- Я знаю, но я не виновата, честное слово!
- Говорят, ты студентов избиваешь…
- Она первая на меня набросилась.
- Короткова, ты не в детском саду и не в детском доме, - повышает он голос, - нам такие студенты не нужны!
- Но я правда не виновата, - вскрикиваю отчаянно, - она ударила Ингу, а когда я вступилась, набросилась на меня!
- Кому ты врешь? Соловьева учится уже третий год, и ни разу не была замечена в драках!
Закрыв лицо руками, я всхлипываю. Это бесполезно. Мне никто не поверит.
- Да не виновата она, - звучит как гром среди ясного неба, - Соловьева потасовку начала. Я видел.
Не веря своему счастью, распахнув глаза, смотрю на Греховцева. Декан, замешкавшись, тоже переводит взгляд с меня на Германа, и обратно.
Сам же мой спаситель, не обращая на нас никакого внимания, продолжает невозмутимо ставить подписи в бумагах.
- Вы видели?
- Видел, - подтверждает уверенно, а у меня чуть челюсть на колени не падает.
Виктор Андреевич обращается к Греховцеву с таким почтением, словно перед ним Император всея Руси, а не студент.
- Раз так… - разводит мужчина руками, - иди…
- Спасибо! – соскакиваю со стула.
- Но… Короткова, - грозит пальцем, - смотри мне!
Пулей вылетаю из деканата и, не чувствуя ног, добегаю до конца коридора, сворачиваю на лестничную площадку, спускаюсь на первый этаж и останавливаюсь только в холле у пропускного пункта.
Прижав руки к груди, считаю удары сердца.
Вот это адреналин! Быть на волосок от гибели и оказаться спасенной в самый последний момент.
Спасенной Греховцевым.
Невероятно. Не то, что он оказался свидетелем драки, а то, что встал на мою сторону.
Наверное, его отец не такой уж плохой губернатор, раз смог воспитать такого сына.
Немного успокоившись, возвращаюсь в аудиторию. Юркнув между рядами, сажусь рядом с Ингой.
- Из-за вчерашнего вызывали?
- Ага.
- Блин… - нервно заламывая руки, начинает ерзать на стуле, - хочешь, я схожу в деканат и расскажу, как все было?
- Не надо, все уже в порядке.
- Они тебе поверили? - с сомнением спрашивает Инга.
- Задняя парта! – обращается к нам лектор, - еще слово и пойдете в коридор!
Мы послушно замолкаем и больше к этой теме не возвращаемся.
После занятий я забегаю в читательский зал, а затем, перед выходом из универа, набираю из кулера воды в пластиковый стаканчик. Делаю небольшой глоток, разворачиваюсь и резко налетаю на чье-то большое тело.
Рука дергается, и часть воды из стакана выплескивается на рукав кожаной куртки.
- Неуклюжая, - слышу над головой.
Вскидываю голову и натыкаюсь на пронизывающий взгляд сына губернатора.
- Извините… - выдавливаю из себя и, протянув руку, пытаюсь смахнуть капли с черной кожи, но мне не позволяют.
Герман делает это сам и уже намеревается уйти, как я вспоминаю, что не поблагодарила его за спасение.
- Спасибо! – посылаю в спину, - за то, что заступился перед деканом.
Парень замирает, оборачивается ко мне и проговаривает негромко:
- Никогда больше не смей разговаривать со мной.
Кожа лица мгновенно вспыхивает. От стыда горят уши, а горло стягивает спазмом.
Глава 3.
Остаток недели проходит на удивление спокойно. В деканат меня больше не вызывают, и с Греховцевым я не встречаюсь.
Банду девиц во главе с Нечаевой и Пахомовой избегаю сознательно. Перемены провожу в аудиториях, в буфет и туалет хожу только во время лекций.
К понедельнику я окончательно расслабляюсь. Похоже, никто меня преследовать не собирается, и инцидент можно считать исчерпанным. Настроение омрачает только две вещи: необходимость носить зимнюю обувь в начале октября и почти постоянное чувство голода.
Если бы не тетя Марина из буфета, не знаю, как бы я жила.
Доедаю пирожок до последней крошки, выпиваю чай и, пока никто не видит, стреляю булочку, оставленную кем-то из студентом на подносе с грязной посудой. По виду ни разу никем не кусанная.
В приподнятом настроении выхожу из буфета и сворачиваю за угол, в сторону туалетов. Толкаю дверь и чувствую, как сзади на меня налетает чье-то тело.
Даже пикнуть не успеваю, как оказываюсь внутри тесного помещения, прижатой лицом к стене.
- Ты убогая, а не бессмертная, - шипит в ухо голос Пахомовой, - ты че там наплела про меня?
- Я?..
Дверь хлопает, и в кабинку протискиваются еще двое. Блондинка Кристина и ее подруга, имени которой я не знаю.
- Кто тут у нас? - издевательски смеется она, - любительница чужих объедков?
- Фу, блин, меня сейчас стошнит, - театрально стонет ее подружка.
Меня тоже. От страха. Пальцы Пахомовой больно сжимают мой затылок, а ее нога подпирает бедра.
- Я никому ничего не говорила, - сиплю еле слышно.
- Никому?! – звереет Крис, а следом в мою поясницу врезается чей-то кулак.
Чертовски больно. Дергаюсь, пытаясь освободиться, но делаю только хуже. Меня хватают за волосы и сгибают над раковиной.
- Ты че, сука, Герману жаловаться на меня решила?! – цедит Ира, - меня из-за тебя, нищебродка, чуть не отчислили!
- Я не жаловалась!
Вместо ответа на мою голову обрушивается поток ледяной воды из крана. Я начинаю кричать, вырываться, но все бесполезно. Они держат меня втроем, и уже вскоре я чувствую, как холодные ручейки бегут за шиворот, пропитывая собой плотную ткань.
Как я по универу ходить в ней буду?! Как я до общежития дойду?!
Дергаюсь в сторону и слышу жалобный треск толстовки. Рукав оторвался.
Твою мать!
- Упс, - мерзко смеется Кристина.
- Не жалко, - поддакивает Ира, - ей давно уже пора полы мыть.
Не знаю, откуда у меня берутся силы, но я буквально отшвыриваю от себя Пахомову, вслепую ударяю Нечаеву и, подняв с пола рюкзак, вылетаю из туалета в коридор.
- Куда прешь, ущербная? – летит от кого-то.
Расталкиваю толпу в холле и вся насквозь мокрая выбегаю на улицу. С ног сбивает холодный ветер, который благодаря пропитанной водой толстовке моментально промораживает до костей.
Перепрыгивая через две ступени, слетаю с крыльца и, давясь слезами, бегу по тротуару мимо парковки.
- В общаге воду отключили? – ржет кто-то, - решила в туалете помыться?
Шутка сопровождается взрывом хохота.
- Да нет, уборщица спутала ее со шваброй и помыла ею полы.
Обхватив себя руками, ускоряюсь. Добегаю до угла здания корпуса, поворачиваю за него, чтобы отсечь себя от жертв остроумия. Какое-то время еще бегу, но затем, почувствовав, как колет в боку, перехожу на быстрый шаг.
Громко всхлипываю и размазываю по лицу капающую с мокрых волос воду вперемешку со слезами.
- Садись, - неожиданно раздается сбоку.
Резко остановившись, поворачиваю голову и замечаю медленно катящуюся параллельно со мной черную спортивную машину, из окна которой на меня смотрит Греховцев.
- Нет, - решительно качнув головой, возобновляю шаг.
- Сядь в машину, идиотка!
- Ты сам сказал не подходить к тебе, так что… - на языке вертится грубость, но я вовремя его прикусываю.
- Сядь в машину, разговор есть.
Я представляю примерно, о чем будет этот разговор, но все равно мешкаю. Быстро оглядываю кофту и джинсы, по которым расползлись огромные темные пятна и свисающий почти до локтя оторванный рукав.
- Я мокрая, - произношу глухо.
- Сядь в машину, - еще жестче повторяет Герман.
Оглядевшись вокруг и убедившись, что никто нас не видит, переступаю через бордюр, открываю дверь и сажусь рядом с мажором.
