Смотрю на нее через плечо, улыбаясь.
— Не твое дело, малыш. — Эти дети всегда в курсе моих дел. Такого понятия как приватность для меня не существует, если я нахожусь в ванной больше пяти минут, они стучат в дверь, желая знать, когда же я выйду. Забудьте об уединении. В этом доме его нет.
Кэмдин смотрит на меня, но теряет интерес, когда замечает, что я готовлю им завтрак.
— Я не хочу сироп, — замечает она в ту же секунду, как я достаю из духовки поджаренные вафли. — Это слишком сладко.
— А я люблю сиЛоп, — добавляет Сев, взбираясь на барный стул у кухонного островка. — Можно мне?
Кэмдин вздыхает, закатывая глаза.
— СиРоп.
— Я так и сказала! — Сев ворчит, хмуро глядя на свою старшую сестру, ее руки лежат на столе, как будто она собирается перепрыгнуть через него, чтобы доказать свою точку зрения. Я бы даже не удивился, если бы это произошло.
— Нет, — поправляет ее Кэмдин, она всегда хочет быть права. — Ты сказала сиЛоп. В этом слове нет Л, тупица.
— Нет! — Сев кричит ей в лицо, слезы наворачиваются на ее глаза, когда она встает на барный стул. — Это непЛавда! Я не тупица.
Помните, я говорил, что они не ладят? Так и есть. Каждый чертов день, как этот. Между ними восемнадцать месяцев разницы, и это заметно в такие дни, как сегодня. Вздыхая, поворачиваюсь к ним лицом.
— Сев, сядь на задницу. Кэм, отстань от сестры. — Наливаю сироп на вафли Сев, вафли Кэмдин остаются без сиропа. — Ей три года.
— Перестань называть меня так. — Кэмдин ненавидит, когда ее имя как-либо сокращают, ее можно называть только полным именем. Она также точно следует инструкциям во всем, и если вы пропустите номер во время игры в прятки, она каждый раз будет выкрикивать вам «болван». — Меня зовут Кэмдин.
— Я дал тебе имя. — Смотрю на нее суровым взглядом отца, указывая вилкой в ее сторону. — Я буду называть тебя так, как захочу.
Нахмурившись, она берет свою вилку и убирает с лица каштановые локоны.
— Она начала это.
— Нет. А теперь ешь, иначе мы опоздаем в детский сад. — Смотрю, как Кэмдин сердито режет вафли, а затем начинает есть их руками, и улыбаюсь тому, насколько они разные. В то время как у Сев светлые кудри, голубые глаза и индивидуальность больше, чем может выдержать ее крошечное тело, Кэмдин более сдержанная, но по-своему дикая. Любит лошадей, везде носит ковбойские сапоги, ненавидит расчесывать волосы и носит как можно меньше одежды. Однажды она провела целый день без трусов, прежде чем я понял, что она их не надела. Мы пошли в этот чертов банк, а я даже не знал об этом.
Кэмдин мягкая по натуре, но не прощает ошибок, у нее такие же каштановые волосы, как у меня, и красивые темные загадочные глаза с длинными густыми ресницами, которые достают до бровей. Она никогда не хочет признавать свое поражение, будет спорить до тех пор, пока не сможет дышать, и вы также никогда не узнаете, что она задумала. Всегда придумывает что-то и ищет неприятности.
Забавно, что у них обоих есть идентичные черты от меня и Тары. В то время как я был диким хулиганом с юга, который всегда попадал в неприятности и не соблюдал правила, Тара всегда придерживалась правил, но все же выходила за рамки.
Посмотрите, как я говорю о ней в прошедшем времени, будто она умерла.
Для меня так и может быть.
— Папочка?
Сев обращает мое внимание на себя.
— Да?
— А я тоже пойду в сад?
— Нет, сегодня ты будешь со мной.
Трудно поверить, что Кэмдин уже достаточно взрослая для сада, но этой осенью она пошла в детский сад, потому что была недостаточно взрослой, чтобы пойти в подготовительный класс начальной школы (Прим. пер. класс школы в США, в который идут дети по достижении 5 лет) в этом году. Через три дня после начала учебного года ей исполнилось пять, и, поверьте мне, когда я говорю, что неделями слышал о том, насколько несправедливо это правило. Она ходит в сад только на полдня и остальное время проводит со мной в мастерской, это все-таки лучше, чем ничего. Им нужен кто-то в качестве образца для подражания, а не кучка грубых механиков и ковбоев. Все еще поедая вафли, Кэмдин качает головой, ее взгляд сосредоточен на мне.
— Вейдер снова залез на стол. — Сердито смотрю на кота, держа в руке нож для масла.
— А-ну, слезай.
Он просто смотрит на меня, как бы говоря: «Только попробуй, говнюк. Я убью тебя во сне». Я бы не удивился, если бы этот мерзавец так и сделал. Ненавижу его. Этот кот принадлежит Сев, и я хочу, чтобы когда-нибудь его девять жизней закончились.
Хотите услышать что-то действительно безумное?
В тот день, когда мы привезли Сев домой из роддома, появился Вейдер и больше никогда не уходил. Мы не знаем, откуда он взялся, но у нашего порога сидел этот маленький черный резвый котенок. Странно, что дочка так увлекается всякими жуткими вещами, а тут появляется этот чертов кот, не так ли?
Когда оборачиваюсь, чтобы взять тарелки со стола, замечаю, что надето на Кэмдин. Короткий топ, который она явно сделала сама, отрезав нижнюю часть своей футболки.
— Что ты надела?
— Топик, — говорит она мне, как будто я не знаю, и продолжает класть в свой рюкзак вещи, которые, как я думаю, не нужны ей в саду — например, десять резинок для волос и столько же шапок. Может, она будет менять их каждый час, но, зная Кэмдин, она еще тот Плюшкин. Я говорю, что это мило, но она не может ничего выбрасывать. У нее выпало четыре зуба, и она уговорила зубную фею вернуть их ей. Они в нашем ящике для мусора рядом с ее первой прядью волос. Дважды Сев пыталась украсть их, чтобы сделать еще одну, лучшую сестру, наложив заклинание.
Я знаю… мои дети странные. Поверь мне, я знаю это.
Сев смотрит на сестру, убирая кудри с лица руками, грязными от сиропа. Вздохнув, тянусь к мокрой тряпке со стола, чтобы вытереть ей лицо.
— Я знаю, что это топик. Я спрашиваю, почему моя пятилетняя дочь надела его.
Кэмдин смотрит на свою рубашку и большую часть выпирающего живота.
— Мне он нравится.
— Мне все равно, нравится ли он тебе. Маленькие девочки должны прикрывать свое тело. —
Она хмурится еще больше.
— Почему?
— Потому что я так сказал, — рычу я, раздраженный тем, что она ставит под сомнение мои правила. — Когда тебе будет восемнадцать, ты сможешь носить все, что захочешь. А до тех пор твоя футболка должна прикрывать пупок.
Ее лицо морщится от раздражения, когда она поворачивается и шагает тяжелой походкой в свою комнату.
— У тебя слишком много правил!
Я точно знаю, что парни думают о девушках, которые носят укороченные топы. И хотя она еще ребенок, я не допущу, чтобы какие-то неряшливые мальчишки дружили с моей дочерью из-за того, что она полуодета.
Если вы еще не поняли, то мне п*здец. Одна моя дочка увлекается ведьмами, а вторая, похоже, вырастет шлюхой.
***
После завтрака сажаю детей в свой грузовик. Слава богу, Кэмдин надела обычную футболку и ее пупок прикрыт.
Я езжу на побитом Ford 350 конца девяностых, и если работает обогреватель, то забудьте про кондиционер. Даже в жару машина долго прогревается.
— Холодно, — комментирует Сев, дрожа в своем детском сиденье. Когда она натягивает перчатки, ее голос едва слышен из-за гула дизельного двигателя.
— Всегда холодно. — Потираю руки, наблюдая, как они с Кэмдин пристегиваются, и кладу конверт с документами на сиденье рядом со мной. Улыбаюсь про себя, предвидя реакцию Тары. Я знаю, почему она продолжает присылать их обратно, надеясь, что я передумаю и подпишу их, но это не так. Она больше не будет указывать, что мне делать. После всего, через что она заставила меня пройти, Тара больше не командует. Я сам все решаю.
— Мой нос замерз. — Сев активно трет его.
Поворачиваюсь к ней и хватаю одеяло, которое она пинает, постепенно скидывая на пол.
— Перестань так делать. Одеяло сейчас упадет.
В Амарилло (Прим. пер. Амарилло — город на юге США) в декабре… холодно. Летом жара и засуха, но эти зимы заставляют задуматься, почему ты здесь живешь. Температура меняется от 106 до -6 (Прим. пер. Шкала по Фаренгейту, 106°F = 41.11°C, -6 F= -21.111 °C) в мгновение ока. Ветер никогда не перестает нести ужасные запахи со скотных дворов, а где-то между сухой равниной и городом находится ранчо Грейди, где мы с семьей прожили всю свою жизнь. До этого там жили мои дедушки и прадедушки. Это ранчо принадлежит моей семье уже более ста лет, и поэтому я никогда не уеду отсюда.
