Попав на турнир, я впервые увидела всех тех, с кем уже больше года была знакома заочно. И хоть немного стала иметь о них представление. Не скажу, что мгновенно воспылала к мальчикам симпатией и с радостью влилась в дружные ряды фан-клуба болельщиц. Нет.
Бокс в живую меня не впечатлил от слова совсем. Громко, шумно, больно и нервно. Мне хватило посмотреть пару выступлений, чтобы понять: не моё.
Но работа, есть работа. Потому я лишь отслеживала «своих» победителей, вылавливала их, если они про меня забывали, и заставляла ставить автограф в специальной графе. Вот тогда уже четче соотносила фамилию и лицо.
Запоминала. Для себя.
Точнее, для дела.
Чернов, Тищенко и Султанов в числе призеров оказывались стабильно. Потому и в памяти зафиксировались. К тому же их тройка явно выделялась. Они практически неизменно держались вместе, приходили и уходили совместно, да и слова поддержки во время боев друг другу орали так, что уши закладывало.
В общем, друзья – не разлей вода.
Были…
Открываю глаза, возвращаясь в настоящее, и ощущаю, как на губах рождается печальная улыбка. Она всегда появляется, когда я вспоминаю Сашку.
Не могу думать о нем по-другому.
Глава 3
Не знаю, что мне снится, но просыпаюсь мгновенно. Вдруг становится холодно, а потом что-то явно большое наваливается сверху, не позволяя вздохнуть полной грудью, и вжимает меня в кровать.
Вчера, высидев пару часов в ванной, пока попа окончательно не онемела, а я не разозлилась, вышла из своего убежища и застала картину Репина «Приплыли». Пол завален пустыми бутылками, стол распахнутыми коробками с кусками недоеденной пиццы, весь диван в крошках из-под чипсов. И, как вишенка на торте, там же и Вадим. Дрыхнет.
Другого слова просто не нашлось, чтобы описать это тело, с трудом поместившееся на диване. Потому что одна рука и одна нога сползли на пол. Наверное, для опоры.
Поборов желание навести порядок, выключила голосящий телевизор и открыла окно на проветривание. И не важно, что на дворе конец осени, и к утру в квартире станет ужасно холодно. Зато весь смрад выдует, от которого только что глаза не режет и хочется надеть противогаз.
Сама, не снимая спортивного костюма, так как дама прошаренная, а еще жуткая мерзлячка, закуталась с головой в пуховое одеяло, оставив лишь нос, и вырубилась до утра.
И вот теперь меня разбудили совершенно странным и неприятным способом.
Не до конца вынырнув из дремы, распахиваю глаза, пытаясь проморгаться и сориентироваться, и рот, чтобы заорать. Матом.
Вадим, стащив с меня одеяло и забравшись сверху, усердно елозить нижней частью тела и, дыша перегаром, пытается засунуть мне в рот свой язык.
– Фу.
Дергаю головой в сторону и кривлюсь.
Совсем что ли охренел?
Мало того, что воскресенье, и я хочу отоспаться, так еще и после вчерашнего хамства ни на какие сексуальные игрища меня не тянет.
Упираюсь ладонями в стальные мышцы груди и, вертясь, чтобы отвоевать свободу, всячески стараюсь скинуть с себя стотонную тушу слона.
– Перестань, – воплю, когда это не помогает.
– Хочу тебя, пи..дец, – сопит Кравцов, предпринимая новую попытку заткнуть мне рот поцелуем и одновременно забраться рукой под резинку брюк. – Машка, ну давай, по-быстренькому, – стонет и тут же злится, когда мои штаны не поддаются. – На хрена ты на себя столько барахла нацепила?
– Чтобы не замерзнуть, – отвечаю правду, пытаясь сбить руку, которая нашла шнурок на начала его развязывать.
– Нечего было окно распахивать, не лето на дворе, – поучает Кравцов и вновь трется об меня стояком. – Бл…, не хочешь трах…ться, хоть в рот возьми.
– Совсем ненормальный?
Сжимаю зубы и вырываюсь всеми силами, потому что озабоченность Вадима уже не просто нервирует, а пугает, когда он стягивает собственные штаны и ползет вверх, явно чтобы помочь мне не сильно наклоняться.
– Я – мужик, мне надо, – пыхтит объяснение, от которого я, по его логике, должна тут же раздвинуть ноги и распахнуть рот.
– Мне не надо, понимаешь? – пытаюсь донести сложную для мозга Кравцова мысль.
Чудом выскальзываю из-под груды мышц и тут же сваливаюсь на пол, отбивая копчик.
Нестрашно, зато не изнасиловали. Точнее, не отлюбили по своему желанию и без моего согласия.
Нахожу причину не расплакаться от резкой боли.
– Тебе, бл…, никогда не надо. То голова болит, то жопа, то хер пойми чего. Задолбала.
Вадим подтягивается на руках и садится между подушек, опираясь на спинку изголовья. Губы поджаты, брови нахмурены, а на еще «жеванном» после сна лице недовольная гримаса обиженного мальчика.
– Может, тогда рукой? – предпринимает новую попытку, сверля во мне дыру красными после пьянки глазами.
– Нет, – качаю головой.
Ни руками, ни ртом, ни другими частями тела я не хочу контактировать со своим молодым человеком.
У меня нестояк после вчерашнего.
Или не только после вчерашнего?
Приходит в голову шальная мысль с кучей разных примеров, когда я старалась замолчать проблему, чтобы не ругаться.
– Ну ты и стерва, Машка, правильно Серёга вчера тебя назвал, – выплевывает Кравцов, желая уколоть.
Вот только меня уже не пробирает, и он это подмечает. Потому демонстративно медленно съезжает по простыне вниз и разваливается посреди кровати, громко мыча от наслаждения.
– Если передумаешь, я тут пока посплю, – выдает с ухмылкой.
Ага, всенепременно. Жди.
Сжимаю челюсти, чтобы не послать его в пешее эротическое, и поднимаюсь с пола.
Раз уж утро началось внепланово рано, пойду пить кофе и заниматься генеральной уборкой после двух хрюшек.
– И диван ты отстойный выбрала. На нем спать вообще неудобно, – летит в спину.
Вот же…
***
– Есть у нас что попить? – сиплым со сна голосом интересуется Вадим, заходя на кухню, где я разложила на весь стол свою картину и сижу, выкладываю алмазную мозаику. – Во рту, как в пустыне.
– Вода, – киваю, под табурет, где стоит покупная пятилитровка из «Пятерочки».
– Может, лучше чая с лимоном? – вслух размышляет Кравцов, почесывая заросший щетиной подбородок. – Сделаешь?
Летит как бы между делом.
– Я занята.
Не спешу подрываться и ставить чайник. А, найдя пакетик с нужной циферкой, пытаюсь с помощью стило подцепить единственную красную стразу, которая требуется на очищенном от пленки участке.
– Ну так оторвись, – флегматично пожимает плечами в конец офигевший Вадим. – И поесть уже бы надо, обед скоро.
Сообщает на развороте и, позевывая, уходит в ванную.
Откладываю инструмент, слегка сдвигаю картину, чтобы ее не задеть, и подпираю щеку кулаком, тупо глядя в стену.
Ну и за каким лешим мне все это надо?
Крутится к голове на повторе один и тот же вопрос.
– Вадь, – кричу, не торопясь поднимать зад и идти исполнять «хотелки».
– Чего? – высовывается из санузла Кравцов.
Замечаю, что половина подбородка уже намазана гелем, но желания подойти, как раньше, и похулиганить, испачкав пеной его нос или лоб, уже нет. Ну да, красивый мужик, высокий, спортивный, и… чужой. Не мой совершенно.
Смотрю на него и отчетливо это понимаю.
Нет к нему притяжения. Нет из-за него волнения или трепета.
Не вижу я нас в будущем вместе. А игра в одни ворота что-то надоела. Я и подающий, и принимающий, и полузащитник, и нападающий, а Вадим, как ленивый вратарь, ловящий мячи на отъ…бись.
– Знаешь, я тут подумала, – говорю и делаю паузу, чтобы привлечь внимание, – а ведь Мельников абсолютно прав.
И даже киваю, подтверждая свои слова.
– Это ты сейчас о чем? – подозрительно приподнимается одна бровь.
– О стерве, – отвечаю с улыбкой.
Нормальной улыбкой человека, принявшего окончательное решение и оттого счастливого.
– Не понял…
– Ну, вспомни, вчера Серега назвал меня стервой, и ты согласился. Так вот… я подумала и тоже с вами согласна.
