Слегка успокоившись и придя в себя, Вика посмотрела на мой монитор и спросила:
– Много тебе осталось?
– Две фотки.
– Кидай мне одну, я сделаю.
– Спасибо.
Я попрощалась с Ленами (они в офисе не засиживались, у них были дети), и села обратно за стол, возвращаясь к работе. С Викой мы дурачились, когда были в компании, но наедине чаще молчали, она задала пару вопросов по делу, надолго затихла, потом спросила серьёзным голосом:
– Так как ты умудрилась пересечься с ВэВэ?
– Случайно. Я правда очень рано пришла.
– Зря ты об этом сказала.
– Я поняла уже, – вздохнула я, – что теперь делать? Поздно.
– Ничего не делать, Анечка. Просто иметь в виду, что Рокси его хочет, давно, они были знакомы ещё до открытия агентства, он её взял по личному знакомству. Когда всё только начиналось, он здесь днями и ночами пахал, и она тоже, и у них что-то было. Но потом, судя по всему, либо заглохло, либо что-то случилось, я не в курсе. Но она его до сих пор хочет, это очевидно. Только он товарищ неочевидный, и вообще практически невидимый, он поначалу в обед приходил, через час уходил, потом вообще неделями не появлялся, все вопросы решал через Мишу, даже номера его ни у кого не было, только у Миши. Сейчас уже есть, но всё равно, он тут бывает, только если что-то очень важное случается, и Рокси в эти минуты вокруг него вьётся непрерывно, и трясётся, как чихуахуа. Если она тебя рядом с ним увидит, тебе точно конец. С твоей скоростью работы, ей вообще не составит труда тебя похоронить. Так что будь осторожна.
– Хорошо. Спасибо.
Я приняла к сведенью, но быть осторожной не собиралась – если он ко мне подойдёт сказать что-нибудь приятное и разрешить что-нибудь весёлое, я не убегу в ужасе, страшась Роксаниного гнева. Ничего она мне не сделает, мне Карина рассказывала, что по законам нашей страны, уволить сотрудника, если он не прогуливает и хоть что-то делает – штука практически нереальная, а в компетентность сестры я верила больше, чем в мощь Роксаны.
"Вот бы свести их в одной комнате и посмотреть, кто кого задавит аурой."
Хотелось поставить на сестру, но Роксана тоже была не промах, у меня не было уверенности, что Карина её съест с той же лёгкостью, с которой размазывала большинство людей.
"По мне она сегодня точно проедется, стопудово, как каток."
Она обещала сегодня прийти на ужин, я одновременно ждала встречи с ней и не хотела туда идти – все наши разговоры заканчивались скандалом, уже давно. На одну и ту же тему.
"Чё ты такая нежная?"
Я не могла ей ответить на этот вопрос, у меня не было аргументов, родилась я такой. Аргументы могли быть только у обратной позиции – активной, пробивной, наглой и беспощадной, здесь было море плюсов, и минуса ни единого, но я так жить не хотела.
Вика доделала свой кусок моей работы, предложила помочь ещё, но я отказалась и отпустила её, она ушла, я осталась одна. Сделала себе кофе, съела конфету, послушала музыку. Доделала работу и пошла домой.
* * *
Дома светились все окна и гремела музыка, я ещё в подъезде услышала заливистый хохот и визг Антохи, моего брата, он обожал Карину, потому что она подбрасывала его под потолок, всё ещё, хотя он был уже большим. Ему недавно исполнилось шесть, я была старше него на пятнадцать лет, когда мы гуляли вдвоём, меня постоянно принимали за его мать. Я до сих пор не понимала, как моя мама на него решилась.
Когда я вошла, меня попыталась сбить с ног собака, следом выбежал папа и схватил её за загривок, громко сказал:
– Аня пришла, грейте суп! Привет. Рано ты сегодня.
– Я старалась, – напряжённо улыбнулась я, снимая кроссовки и заглядывая в гостиную, где грохотали игрушечные автоматы, выли сирены игрушечных машин и вопил брат, рассказывая сестре, куда ей бежать и в кого стрелять.
Из кухни вышла мама, вытирая руки, осмотрела меня с ног до головы и буркнула:
– Опять как бомж ходишь, что, сложно погладить? Мой руки, переодевайся и иди есть, все не дождались тебя, сами поужинали. Съешь суп, зови, будем вместе пить чай.
– Хорошо.
Мама ушла обратно в кухню, папа взял собаку и пошёл на улицу, сестра с братом отстреливали пришельцев.
"Они не заметили, что я не ночевала дома?"
Внутри была странная смесь из невероятного облегчения и космической пустоты, как будто я опаздывала на поезд, но в последний момент узнала, что поезд тоже задержался, так что я успею на него, и он отвезёт меня туда, куда я не хочу ехать. Я не понимала себя. Что-то в этом было очень новое.
– Аня, суп остывает! Давай быстрее.
– Иду.
Я разулась, вымыла руки и пошла есть суп.
* * *
Семейный ужин ожидаемо превратился в нечто среднее между допросом НКВД и судом присяжных по делу о злостном нежелании "жить правильно". Как именно надо "жить правильно" знала только мама, но сама почему-то так не жила, было у меня подозрение, что потому, что список требований для "правильной жизни" содержал взаимоисключающие и нереальные вещи. Мама вообще была экспертом в риторике любого уровня, ей нереально было что-то доказать, потому что любые аргументы она выворачивала наизнанку и трактовала так, как было удобно ей, а если кому-то всё же удавалось загнать её в угол, она начинала плакать – убойный аргумент, после которого продолжать спор было невозможно. Папа эти вещи давно понял и вообще никогда не спорил, Карина поняла лет восемь назад, но спорить продолжала, доводя мать до слёз и "больного сердца", которое мама диагностировала у себя сама, и лечила тоже сама, потому что "доктора бестолковые и прописывают химию".
Из-за "бестолковых докторов" лечилась самостоятельно и "народными средствами" не только мама, но и вся семья, всю мою жизнь, до того момента, когда Карина устроилась на хорошую работу и стала получать хорошую зарплату. Мне было шестнадцать лет, когда Карина практически за руку отвела меня к первому в моей жизни частному стоматологу, потом к офтальмологу, потом к дерматологу, потом ещё к кому-то. Я считала это лишним и ненужным, пока не поняла, что здоровые зубы – это когда жевать не больно, и когда ты во время еды сосредоточен на вкусе еды, а не на том, каким зубом её жевать, чтобы не попасть на те зубы, на которые нельзя. Я всю сознательную жизнь мучилась, считая это нормой, пока не пришла сестра и не прекратила это, показав, как всё может быть, если принять решение, приложить усилие и потратить деньги.
И так было с каждым аспектом моей жизни, к которому Карина протягивала свою властную руку, вооружённую банковской картой. Меня это дико смущало, я иногда во сне видела эту руку и эту карту, мне снились бездонные пропасти и непреодолимые стены, я пугалась, плакала и не знала, как выбраться, а потом появлялась Карина, прикладывала свою блестящую карту к каменной стене, и стена открывалась, как двери лифта, а сестра смотрела на меня с жалостью и вздыхала: "Чё ты такая нежная?", а я не могла ничего ответить.
"Фамилиё такое, я это фамилиё не выбирала. Бонд, Джеймс Бонд – Нежная, Анечка Нежная, очень приятно, извините."
Карина тоже в девичестве была Нежная, но на втором курсе универа вышла замуж за своего лучшего друга с фамилией Барсов, и диплом получала уже как Карина Барсова, что ей подходило очевидно лучше. Я подозревала, что если бы не фамилия, она бы за бедного Лёшку ещё лет десять не вышла бы, а Лёшка её любил и всё терпел, и всегда всё делал так, как она хотела. Мама её за это ненавидела.
У мамы вообще было странное свойство осуждать за достижения и винить за успехи. В детстве я её даже спрашивала, почему она это делает, она на полном серьёзе объяснила, что, во-первых, чтобы не зазнавались, во-вторых, чтобы не сглазить. В детстве я ей верила на слово и поддерживала как могла, а потом в какой-то момент поняла, что это просто зависть, и перестала ей рассказывать свои хорошие новости. Плохие я перестала рассказывать гораздо раньше, потому что в любых моих проблемах я оказывалась сама виновата, и любые проявления эмоций были запрещены, но только мне, ей было можно.
