ее внимание, либо придумать соответствующий возрасту ответ. По мере того, как она становится старше, и то, и другое становится почти невозможным.
Эллиот — дочь своей матери. Мэгги никогда ни на что не покупалась вслепую. Она всегда расследовала и задавала вопросы, и не была удовлетворена, пока не получала ответы на все вопросы.
— Что такое месячные? — Эллиот повторяет слова медленно, растягивая слова, затем закатывает глаза. — Ме-сяч-ны-е.
Я проглатываю сухую картофелину, проталкивая ее глотком воды, затем прочищаю горло.
— Точка3 — это знак препинания, используемый в конце предложения.
«Пожалуйста, купись на это и двигайся дальше. Купись, пожалуйста…»
— Нет, не то, пап. Кровавый вид. — Она запихивает еду в рот, сметана собирается в каждом уголке ее губ. Как она может задавать такие взрослые вопросы и при этом выглядеть такой юной?
— Где ты услышала об… этом? — Еще одна попытка отвлечь внимание? Абсолютно. Я совершенно не готов к этой дискуссии.
— Колетт сказала. — Она облизывает губы.
Колетт, ее девятнадцатилетняя няня. Я потираю виски, скучая по старой няне Эллиот — Бетани, с каждым днем все больше и больше. А еще ненавидя своего брата за то, что он влюбился в Бетани и увез ее в Лос-Анджелес. Она прошла путь от няни Эллиот до моей невестки. Жизнь — это безумие.
— И что сказала Колетт?
Эллиот отрывает свой стакан с молоком от губ, оставляя белые усы.
— Она сказала, что не хочет вести меня в парк, потому что у нее месячные, а потом схватилась за живот вот так и вот так стонала на диване. — Она стонет и стонет, закрыв глаза в агонии.
— Хорошо, я понял.
Она останавливается и выжидающе смотрит на меня через наш маленький обеденный стол.
Я ловлю взгляд своей жены Мэгги на фотографии в рамке за плечом Эллиот и мысленно прошу у нее совета.
«Ты должна была быть здесь для этого, а не я. Что, черт возьми, я должен ей сказать?»
— Папа?
Мой взгляд встречается с ее.
— Да, так что эм… месячные — это… — Я прочищаю горло и делаю еще один глоток воды. — Когда женщина достигает определенного возраста…
— Девятнадцати? Как Колетт?
— Эм… нет, эм… — Интересно, смогу ли я найти на своем телефоне какой-нибудь учебник по разговору с девочками о таких вещах? Должен быть правильный и неправильный способ вести этот разговор. Я ожидал, что, в конце концов, это произойдет, но не так скоро. — Думаю, что у всех женщин это по-разному… Я имею в виду возраст, но у всех женщин есть… — Мой телефон звонит с места зарядки на другом конце комнаты. Я вскакиваю, чтобы взять его.
— Я думала, ты сказал не говорить по телефону во время ужина.
— Я закончил есть, так что все в порядке. — Я даже не близок к тому, чтобы закончить, но предпочел бы лечь спать голодным, чем продолжить этот разговор. Я вижу имя моей секретарши на идентификаторе вызывающего абонента. — Донна, что случилось?
— Извини, что беспокою вас, но я только что получила сообщение от «Национальной организации этики евангелистов».
Я поворачиваюсь обратно к своей любопытной дочери, которая практически барабанит пальцами в ожидании меня.
— Чего они хотели?
— Они посылают представителя, чтобы поговорить с тобой завтра утром.
Я напрягаюсь. НОЭЕ является сторожевым псом для всех евангелических церквей. Если они обращаются ко мне, это может означать только то, что была подана жалоба на одного из церковных сотрудников.
— О чем?
— Они не сказали.
Я виновато улыбаюсь разочарованно выглядящей Эллиот.
— Это по работе. Всего одну минуту.
— Бен, ты же знаешь, что они не стали бы посещать наш офис, если бы любая поданная жалоба не была обоснована.
Пульсация головной боли усиливается.
— Не волнуйся. У нас солидный персонал, и если кто-то действительно сделал что-то ужасное, будет лучше, если мы узнаем и позаботимся об этом как можно скорее. Это просто странно, потому что мне не было предъявлено никаких жалоб. Тот, кто подал жалобу, отправил ее прямиком наверх.
— Думаю, ты получишь больше информации завтра. Они будут здесь в восемь часов утра.
— Хорошо. Спасибо, Донна.
Вешаю трубку и набираю номер Колетт на своем телефоне. Гудки идут, но в итоге я попадаю на ее голосовую почту. Поэтому оставляю ей сообщение, спрашивая, может ли она прийти завтра пораньше, и после того, как вешаю трубку, еще и отправляю сообщение.
Кладу свой телефон обратно на стол на случай, если Колетт ответит. Она не такая надежная, как Бетани, так что есть большая вероятность, что я не получу от нее вестей до утра. А это значит, что мне придется взять Эллиот с собой на встречу и посмотреть, сможет ли Донна подбросить ее до школы, пока я буду общаться с НОЭЕ.
О чем они хотят со мной поговорить? В моей голове крутится миллион возможностей.
— Ты собираешься ответить на мой вопрос?
Я моргаю.
— Точно, это. Итак, эм… на чем я остановился?
— Ты говорил, что это может случиться в определенном возрасте.
Черт, у нее слишком хорошая память. Пока Мэгги была беременна, я молился за умного, здорового ребенка. Бог ответил, и теперь я жалею, что не помолился о здоровье и, возможно, не о таком большом уме.
— В определенном возрасте в репродуктивных органах женщины происходит…
— Что такое репродуктивные органы?
Опускаю голову на руки и стону. Я не готов к этому.
— Сегодня вечером мне нужно о многом подумать. Ничего, если мы продолжим завтра?
— Или я могу спросить Колетт?
Могу ли я доверять Колетт в том, что она даст Эллиот ответы, соответствующие ее возрасту? Или Эллиот подвергнется такой информации, которая напугает ее настолько, что она никогда не захочет выйти замуж и завести ребенка?
Я хмурюсь, обдумывая это.
Затем смотрю в глаза моей милой дочери и говорю:
— Да, можешь спросить Колетт.
ЭШЛИ
— Так что, полагаю, мы больше не лучшие друзья, да? — С телефоном, прижатым к уху, с взглядом, прикованным к экрану ноутбука, я сердито запихиваю в рот медово-ореховые хлопья, ожидая ответа Бетани.
— Ты ешь хлопья? Уже почти пять часов вечера.
— Просто ответь на вопрос!
Она ворчит что-то типа «только не это снова» и вздыхает.
— Ты же знаешь, что нельзя верить всему, что читаешь…
— Итак… — Я проглатываю свою еду. — Вы с Джесси не заходили вчера в детский магазин в Калабасасе, как сообщал TMZ? Ты говоришь мне, что на самом деле вы не, — я прищуриваюсь на экран и читаю слово в слово — «с любовью наклонялись друг к другу, выбирая детскую одежду — больше голубую, чем
