еще укол боли… Найл написал мне, но Коннор нет. Это означает, что либо он ранен, либо ему просто все равно, чтобы сообщить мне. Я не думаю, что мне нужны три попытки, чтобы понять, что это такое.
А затем я прочитала второй текст.
Не то, что я хотел тебе сказать, девочка, но это выглядит не очень хорошо. Я люблю тебя. Всегда любил. Всегда буду. Я надеюсь, что увижу тебя снова, Сирша… и теперь ты знаешь.
Я смотрю на свой телефон, руки у меня дрожат, я едва замечаю, что телефоны Софии и Катерины тоже оживают, вероятно, их мужья дают им знать. Сегодня все они на том складе, из-за переговоров Коннора, королей и всех, кто с ними.
Мой отец. Коннор. Найл… Я чувствую, как дрожь страха начинает пробегать по мне, и мне хочется кричать или плакать, но я не делаю ни того, ни другого. Я не могу думать о том, что все они могут вот-вот умереть или что некоторые из них уже могут быть мертвы. Я не могу думать о том, что Найл только что сказал мне, что любит меня, и что, возможно, ему никогда не удастся сделать это лично. Я не могу думать о том, что Коннор вообще не удосужился написать мне. Я жена человека, который так или иначе станет ирландским королем, и это означает, что моя работа — сохранять спокойствие всех остальных. Управлять этим.
— Нам нужно идти. — Я засовываю свои бумаги в сумку. — Пошлите. Катерина, София, кто-нибудь из вас позвоните своему водителю, чтобы мы могли поехать вместе. Мэгги, ты можешь отвезти Сашу обратно в отель, где они остановились, чтобы она была не одна? — После того, что Коннор рассказал мне о возможном шпионе, мне уже пришло в голову, что пожар может быть не случайным. А это значит, что любой из нас может быть в опасности, даже няня из семьи Андреевых.
— Что случилось? — Спрашивает Мэгги, выглядя смущенной и обеспокоенной.
— Склад Коннора в огне. Они все внутри. — Я вешаю на плечо свою кожаную сумку, жестом приглашая всех следовать за мной. — Персонал приберется. Пошлите.
— Макс с ними? — Выпаливает Саша дрожащим голосом, и я вижу, как Катерина качает головой.
— Я так не думаю, — мягко говорит она. — Пойдем. Мэгги пойдет с тобой. Ничего не говори Анике и Елене.
Черт. Я и забыла, что, когда Катерина вернулась в Бостон, она привезла с собой детей. Они через достаточно прошли, последнее, что им нужно, это чтобы их мачеха вернулась в отель этим вечером с известием о том, что их отец тоже умер, так как они уже потеряли мать много лет назад. С ними все будет в порядке, говорю я себе, когда мы заходим в лифт, отправляя сообщения другим женам королей, моей матери и всем, кого я могу вспомнить, кто, возможно, захочет или должен знать, что происходит. Коннор умен. Они все умны. Они выберутся. Я должна в это верить. Мне невыносима мысль о том, что это конец всему этому после того, как я так усердно боролась, чтобы заполучить Коннора, как усердно он работал над тем, чтобы вернуть Королей. И Найл… Я не знаю, чем все у нас закончится, но я знаю, что так быть не должно. Я не могу вот так одним махом потерять всех, кто мне дорог.
Когда мы торопливо выходим из здания, Мэгги подталкивает Сашу к ее машине, в то время как мы втроем забираемся во взятый Катериной напрокат автомобиль. Я даю водителю адрес склада, а затем все, что мы можем делать, это сидеть в ошеломленном молчании, пока он выезжает на пробку в полуденный Бостон.
София выглядит призрачно-бледной, ее рука прижата к животу. Катерина выглядит ненамного лучше, ее руки сцеплены на коленях. Я знаю, что они думают о том же, о чем и я: как это могло случиться? Это был несчастный случай или что-то еще? Они живы? Ранены? Напуганы?
Я не могу представить себе страх оказаться в ловушке в горящем здании. От одной мысли об этом у меня мурашки бегут по коже, лед ползет по позвоночнику, когда я обхватываю себя руками, пытаясь не думать, не представлять себе все ужасные вещи, которые могли бы происходить прямо сейчас.
Склад Коннора старый. Он нуждается в ремонте и модернизации. Он не хотел делать с ним слишком много, поскольку он будет использоваться для хранения грузов только после того, как он сможет использовать главную штаб-квартиру Королей как свою собственную. Я даже не знаю, есть ли в нем действующие пожарные лестницы.
Мы в ловушке. Текст Найла преследует меня. Такое чувство, что поездка на склад занимает вечность, как будто каждый красный свет и скопление машин, это личная атака. Как будто все сговорились, чтобы удержать нас от наших мужей.
Я вижу дым еще до того, как мы туда добираемся.
— Почему они не позвали на помощь? — В отчаянии спрашивает София, и я свирепо смотрю на нее.
— Они не захотят разбираться с вопросами, которые могут возникнуть, если смогут избежать этого. Бизнес наших мужей не совсем на поверхности. — Я бросаю на нее взгляд, который ясно говорит, что это глупый вопрос, что она уже должна знать что-то подобное. — Полиция Бостона куплена, но это все равно доставляет больше хлопот, чем того стоит, если только нет другого выхода. И даже тогда они могут не добраться туда вовремя.
Рано или поздно экстренное реагирование все равно будет. Кто-нибудь увидит дым и пламя и позвонит. Вопрос только в том, выберутся они первыми или нет, приедут ли пожарные машины вовремя, а если не смогут, сгорят ли в огне все улики, которые копы могут использовать против Коннора, если захотят. Мой отец, вероятно, сможет уберечь Коннора от неприятностей, но у него пока нет защиты королей.
София отводит от меня взгляд, явно обиженная моим тоном, но мне все равно. Это был глупый вопрос, и мне все равно, знает ли она, что я так думаю. Меня не волнует ничего, кроме того, как добраться до склада.
Нас только трое, когда машина останавливается. Ни одна из других жен не знает, где это, а моя мать вряд ли собирается приезжать сюда, чтобы посмотреть, выбрался ли ее муж. Она будет ждать, пока я свяжусь с ней и узнаю, вернется ли домой ее муж. Между моими родителями нет особой любви, только узы семейного долга и радость моей матери от денег моего отца.
Между мной и Коннором тоже нет любви. Но если это правда, почему у меня такое чувство, что моя грудь вот-вот разорвется, когда мы выбираемся из машины в поисках наших людей, а из здания вырывается пламя? Я слышу тихий вскрик Софии, мой желудок болезненно сжимается, когда я представляю, какой ужас она