Но я никому не была нужна.
Оказалось, что неудавшаяся танцовщица, прошедшая училище, но не получившая ни одобрения, ни рекомендаций, не пользовалась большим спросом.
Особенно после «несчастного случая», произошедшего два года назад.
Для меня это стало началом конца. Концом моим мечтам. Концом деньгам. Концом гордости за карьеру.
Мой взгляд упал на объявление, в котором перечислялись требования к Живой Картине, запрошенные «Совершенной ложью».
«Вы должны быть стройной, способной долго стоять и быть невосприимчивой к холоду.
Часы работы договорные, оплата минимальная, одежда категорически запрещена.
Уметь сдерживать свой мочевой пузырь и язык, воздерживаться от мнений и предложений и быть идеальным живым полотном.
Также требуется: не бояться щекотки, быть гибкой и послушной. Вам также должно нравиться, что пока вы обнажены, вас будет рассматривать толпа.
Позвоните нам или напишите «Ваша кожа, Его холст», если вас заинтересовало предложение.
Гил».
Боже, даже несмотря на то, что уже долгие часы отделяли меня от провалившегося собеседования, я не могла перестать думать о нем.
Мне нужна была эта работа.
Я шла с такой большой надеждой на получение этой работы. И отказ на еще одной неудачной попытке заработать деньги стал просто вишенкой на вершине моего уже карамелизированного разочарования.
Если бы Гил был способен терпеть меня, мы могли бы хорошо работать вместе. Я знала, каким напряженным он становился, когда писал. Знала, какой самоотдачи он требует. Кроме того, я удовлетворяла большинству желаемых атрибутов в его рекламе: стройная, тихая, предпочитающая зиму лету и привыкшая к откровенным нарядам, благодаря опыту в танцах.
Одним словом, я была идеальным кандидатом — не считая нескольких моментов, которые мне пришлось бы раскрыть, если бы получила эту работу.
Это не означало, что я всерьез рассматривала ее, как свой карьерный рост. Но я действительно хотела вылепить что-нибудь из себя, даже если в данный момент находилась на самом дне.
Но мечты стоят дорого, да и жизнь не была дешевой.
Пора устраиваться на работу, где платят хотя бы немного прилично, откладывать какие-то сбережения и возвращаться в колледж, чтобы стать взрослой, а не этой самозванкой.
Я вздохнула, ссутулившись на своем деревянном стуле за обшарпанным столом, который нашла в секонд-хенде в центре Бирмингема.
Когда мне было шестнадцать, тренер пришел в школу и спросил, кем мы хотим стать, когда вырастем. Я представляла себе жизнь, переплетенную с танцем. Мир с яркими огнями, красивой музыкой и элегантными пируэтами, как у примы балерины. Представляла себе Гила рядом с собой. Как мы путешествуем по миру вместе, будучи оба достаточно удачливыми, чтобы сделать карьеру с помощью нашего искусства.
Но определенно не видела себя одинокой и борющейся в городе, из которого уехала, как только закончила школу, делая все возможное, чтобы стать успешной, в то время как родители ни в малейшей степени не заботились о том, стану ли я бездомной или знаменитой.
Они совершенно позабыли, что у них вообще есть ребенок.
Я снова потянулась к объявлению.
Что с тобой случилось, Гил?
Кто ранил его сегодня?
Почему он так меня ненавидит?
Боль пронзила тело, и, потирая грудь, я встала и прошлась по своей маленькой квартире, чтобы достать остатки вина из холодильника. Достав из буфета треснувшую кофейную кружку, откинулась на спинку стула и вылила в нее остатки спиртного.
Все.
Себе.
Ох, а что еще оставалось?
Аренду платить нужно на следующей неделе, а денег у меня не было. Желудок сводило от голода, и мне нечего было есть. Я прошерстила все объявления о вакансиях в интернете, в каждой категории, которую смогла придумать. Стучала в двери ресторанов. Разбросала свое резюме по разным офисам.
Я исчерпала все свои возможности.
Ты можешь просто уехать.
Я сделала три больших глотка терпкого вина.
Уехать?
И куда?
Прожиточный минимум был бы такой же, как и в любом другом городе. Я уже уехала из Лондона, потому что не могла себе его позволить, потеряв место танцовщицы. Просто убежала от своих проблем.
То, что Гил расстроил меня и заставил сомневаться во всем, вовсе не означало, что я должна поджать хвост и снова бежать.
К тому же мне нужны были деньги, чтобы переехать.
Мне нужны были деньги на все.
«Совершенная ложь» принадлежала мальчику, который полностью сломал меня в средней школе, но... она также принадлежала кому-то, кого я знала.
Это единственная возможность получить работу, у меня просто нет выхода. Разве не так говорят люди? Это не то, что вы знаете, но то, кого вы знаете?
Мой мозг воспринял эту идею и рванулся, бросая образ идущей меня назад к его складу и требующей, чтобы он дал мне шанс. Если я это сделаю, может быть, он даст мне работу?
Попытка не пытка, верно?
Ты спятила?
Он практически вышвырнул меня сегодня днем. Хотя я не сделала ему ничего плохого в школе ― или, по крайней мере, думала, что не сделала, — но он вел себя так, словно я совершила смертный грех.
С чего бы мне просить работу после того, как он весьма красноречиво доказал, что не забыл нашего прошлого? Что он все еще на что-то обижен. Что я все еще... нежеланная.
Тебе нужны деньги.
Я прикусила внутреннюю сторону щеки. Это было правдой. Но я не заметила, чтобы он мне что-то давал.
Даже если он снова наотрез откажется нанять тебя, он может знать кого-то, кто это сделает.
Я перестала жалеть себя, ненавидя за то, что мой мозг может думать логично.
В этот момент я была готова держать плакат на углу улицы, если мне за это заплатят. И даже мыла бы машины старых пердунов в бикини, если бы это означало, что стресс от истончающегося банковского счета исчезнет.
Видишь? Ты готова к тому, что будешь почти голой. Лучше иметь дело с дьяволом, которого знаешь, чем с дьяволом, которого не знаешь.
Я покачала головой, изо всех сил стараясь не думать.
Сегодня Гил причинил мне боль.
Он делал мне больно много дней подряд.
Если бы у меня остались друзья, они бы все сказали мне держаться от него подальше.
Но... когда-то давным-давно существовали мы.
О, боже мой, О. Здесь нет нас!
Я сделала еще один глоток вина.
Я знаю это.
Знала, что настраиваю себя на большую боль, с которой не смогу справиться, вернувшись к нему. Но... меня всегда привлекали люди, которым повезло меньше, чем мне. Мне всегда хотелось делиться своим одиночеством с другими одинокими душами, потому что вместе мы не должны были быть одинокими.
Это напомнило мне, что, возможно, у меня самой нет никого, кто мог бы сделать то же самое для меня, но это не означало, что я не могу быть рядом с кем-то другим.
Гил был ранен.
Он может быть одинок.
Допив остатки вина, я встала.
Я видела его семь часов назад.
Было уже поздно.
Я должна остаться дома.
Должна свернуться калачиком перед телевизором и наслаждаться им, пока еще могу себе это позволить.
Я не должна была надевать свою единственную куртку.
И определенно не должна вызывать Uber и ждать его на тротуаре.
Как будто не могла остановиться.
Я была словно на автопилоте. И каким-то образом перешла от стояния в своей квартире к тому, что слонялась возле склада номер двадцать пять.
Ты и в самом деле жаждешь наказания.
Я нахмурилась.
Дура или нет, но никто не мог сказать, что я не боролась за работу. Что не была храброй перед лицом невзгод.
Uber, который я не могла себе позволить, уехал, оставив меня с моими ужасными решениями в темноте. Затем посмотрела налево и направо, чувствуя, как по коже бегут мурашки от беспокойства.
Промышленная зона была именно тем местом, которого все родители предупреждали своих детей избегать.
