фразу на грузинском языке, чтобы ей было приятно. Сквозь дверь я почувствовала, как она расплывается в довольной улыбке, и добавила, — 5 минут и иду!
В моей комнате оставалось много старых вещей от прежних хозяев. В углу пылились коробки с посудой — аккуратные, точеные кофейные чашечки, нарядные тарелки, горки для конфет и фруктов, хрустальные советские бокалы… Такую посуду обычно хранят для особых случаев и достают либо по праздникам, либо чтобы произвести впечатление на гостей.
В нашем доме тоже была такая посуда. Сколько бы я не пыталась с ее помощью добавить серым будням немного красок, моя мама всегда была против — вдруг разобьются бокалы или лопнет позолота на тарелках. Она так и стояла годами.
В другом углу лежала коробка с книгами, почти все они были на грузинском языке. Мне очень нравилась ажурная вязь грузинского алфавита и запах старых желтых страниц, отпечатанных почти полвека назад. Вспомнив свое детство, в котором было много таких же, потрепанных и зачитанных до дыр книг, я начала доставать их одну за одной. Под сборником со стихами Пушкина на русском языке я увидела тетрадь — старую, потрепанную. Понимая, что вещь эта — личная, я все-таки достала ее из коробки и с жадным интересом распахнула. Мелким, аккуратным почерком в ней были выведены строчки на грузинском языке — это был чей-то дневник. Я не понимала ни буквы, но в этих записях угадывался трепет и нежность. Почему-то от этих откровений, зашифрованных незнакомым мне языком, у меня защемило сердце.
— Эка, ну ты где?!
Голос Гванцы выдернул меня из размышлений. Я засунула дневник в сумку и вышла из комнаты на кухню, наполненную ароматом свежесваренного кофе и новых сплетен.
— Эка, нет, ну ты это видела?!
— Что случилось?
— Гиорги привел невесту! — Гванца с таким искренним отчаянием хлопнула себя по коленям и поджала губы, что мне даже показалось, что она вот-вот расплачется.
— Вам она не понравилась? — спросила я осторожно.
— Дело не в этом! У него уже есть невеста!
— Как это?
— Нуца, дочка моей Софико… Софико была бы мне отличной невесткой, порядочная, безотказная, готовить умеет, не пьет…
Софико была соседкой Гванцы и одна воспитывала дочь, Нуцу. Я видела девушку всего один раз — яркая, красивая, она показалась мне очень строптивой и боевой, совсем не такой, каким был Гиорги.
— Я не знала, что Гиорги встречался с Нуцой…
— Они не встречались, но это было делом времени. А теперь эта Ана, она все испортила! Кто ее семья, кто она такая, что хочет от моего Гиорги! И ведь, скотина, ничего мне про нее не рассказывал, а его родители все знали и молчали! Нет! Пока я не дам добро, никакой свадьбы не будет!
Гванца разошлась не на шутку, поток гнева на Гиорги и его родителей не прекращался, но мне очень нужно было спросить о том, кто жил в моей комнате до меня. Улучив небольшую паузу в монологе этой грозной женщины, я смогла задать свой вопрос.
— В твоей комнате? Раньше эти комнаты принадлежали родителям моего мужа, Гиорги. Кажется, в твоей жила семья Кавтарадзе.
— Вы были знакомы?
— Я — нет, а Гиорги вырос вместе с их детьми, у них была дочь и два сына. Они переехали на Плеханова за пару месяцев до того, как мы вернулись в Тбилиси. Странные были люди, если честно, особенно их дочка, ходила как привидение, вела себя высокомерно, со своим пианино проводила времени больше, чем с живыми людьми. Как ее звали, подожди… Гулико! Или Нино, не помню… Терпеть ее не могла.
— Почему?
— Стерва хотела увести у меня мужа.
Гванца сказала это так спокойно и между прочим, что я невольно поперхнулась кофе — крепким и горьким.
— Увести мужа?
— Да. Ходила вокруг него, думала, я не замечаю. Я тогда Гиорги сразу перед собой посадила и сказала — хоть раз на нее посмотришь, убью.
— Но ведь вы говорили, что не любили его…
— И что теперь? Муж есть муж, если поженились — то нужно прожить жизнь вместе, значит, судьба такая. Что теперь, если нет любви, позориться?
— Почему позориться? — я переставала улавливать логику этой суровой женщины.
— Потому что брак — это навсегда. Если женщина остается без мужа — от позора ей уже не отмыться. Гого, здесь в Грузии не так, как в России. Семья — это святое.
Я задумалась. Гванца ошибалась — и в России люди годами, десятилетиями жили в браках без любви или хотя бы уважения, благодарности. Почему? Не знаю. Конечно, быть разведенной женщиной и в России было непросто, но разве быть несчастной женщиной — лучше?
Спрашивать про дневник я не стала. Интуиция мне подсказывала — этот дневник принадлежал той самой Гулико или Нино, и показывать его Гванце мне казалось предательством по отношению к незнакомой мне женщине. В конце концов, разве я не найду в Тбилиси того, кто поможет мне перевести записи на русский язык?
*დიახ, ქალბატონო — в переводе с грузинского “да, госпожа”
Я засиделась с Гванцой и безбожно опаздывала на обзорную экскурсию по ночному городу, которая вот-вот должна была начаться. За эти несколько дней в Тбилиси я уже успела обойти весь центр города и заглянуть в потаенные места его старинных улиц, но мне хотелось все же продолжить свое знакомство с ним в компании гида, который расскажет мне его официальную историю, поделится легендами.
Светофор предательски долго горел красным, и я решила, что через подземный переход будет быстрее. Было уже темно, но Тбилиси — город ночной, а потому я без тени сомнения нырнула в темноту подземки. И, как оказалось, совершенно зря.
Я только спустилась вниз, как почувствовала спиной неприятный взгляд и услышала чужие шаги. Я инстинктивно почувствовала опасность, прижала сумку к себе и ускорила шаг, мой преследователь — тоже. Мысленно я уже перебрала все содержимое моей сумочки — денег там было не так много, а вот документы восстановить в Грузии было бы практически нереально, ведь здесь нет российского консульства… И тут я отрезвела — а если не просто ограбят, а убьют? Изнасилуют?
Меня резко бросило в холодный пот, и я перешла на бег. Но это не помогло — спустя еще несколько секунд я почувствовала на плече сильную руку, удар и рывок. Моя сумка, хоть я и сопротивлялась, легко слетела с моего плеча и соскользнула с руки, а я сама полетела на грязный мраморный пол, без шансов
