маску, и у нее перехватило дыхание.
Он пришел.
Он пришел за ней.
Он убил ради нее.
Лайла начала всхлипывать, сильное, острое облегчение захлестнуло ее тело.
Когда его клинок разорвал путы, удерживающие ее запястья, она бросилась ему на грудь, чувствуя, как его тело замерло, и прижалась к нему, ее слезы смочили его рубашку, его запах обволакивал ее, его тепло прогоняло холод из ее костей.
Она почувствовала, как одна его рука обхватила ее запястья сзади — похоже на ограничители, но почему-то она не чувствовала себя связанной, — а другая рука взялась за ее челюсть. Его большой палец провел по ее губам, а затем по слезам на ее щеке, его взгляд смотрел на ее слезы с чем-то сродни восхищению.
Его губы прильнули к ее щеке, язык высунулся, чтобы слизать слезы, а затем он отстранился, наблюдая за ней с таким врожденным владением, что она почувствовала его в своих мозгах.
— Я не думала, что ты придешь, — прошептала она в пространство между их губами, ее тело переполняли эмоции, которые она испытывала в последние несколько минут.
Его взгляд усилился, и он наклонился, говоря прямо ей в рот, его слова едва касались ее губ, но были так близко, что она чувствовала их на своей коже, обещание и угроза в одном предложении, одновременно утверждая и захватывая ее.
— Я всегда буду приходить за тобой.
Глава 2
Лайла, настоящее
Монстр должен был умереть.
Она внутренне вздохнула, глядя, как мужчина средних лет, по возрасту годившийся ей в отцы, идет к ней по аукционному залу после того, как выиграл свою ставку. Мрачная атмосфера, усиленная световыми вспышками, не скрывала ни его внешности, ни его капающего богатства. Ну, он должен был быть богатым, чтобы войти в дверь аукциона, а его внешность ничего не значила. Она встречалась и с худшими. Более того, она лучше многих знала, что под красивым лицом скрываются самые страшные чудовища. Они спускались в эту дыру, чтобы воплотить в жизнь свои самые отвратительные фантазии, разрывались на части и возвращались к своим фасадам, изображающим добропорядочных, нравственных граждан с женами, семьями и заборами. Таких она ненавидела больше всего. Проще было иметь дело с монстром, который был монстром наперед, а не змеей в траве.
Глаза мужчины рассматривали ее формы, выставленные напоказ в полупрозрачном халате, спускаясь от шеи вниз по пышным грудям, к натертому воском бугру, к накрашенным пальцам ног, и даже после стольких раз она едва сдерживала дрожь от развратного взгляда.
Она знала, почему они делают на нее ставки. Она была редкостью, экзотической натуральной рыжеволосой прелестью в море блондинок и брюнеток, и она была привлекательна. Она приносила хорошие деньги на каждом аукционе, и именно поэтому организаторы продолжали выставлять ее на сцену, а идиоты рисковали своими жизнями. Они все думали, что это им сойдет с рук, ослепленные своей властью и высокомерием.
Они ошибались. В течение шести лет они ошибались, все до единого, и об этом говорят более десятка трупов.
Прежде чем она смогла погрузиться в свои мысли, она вернула выражение лица к безмятежному спокойствию, которому научили ее первые кураторы.
— Ты мягкая, привлекательная. Выглядишь красиво, опусти подбородок и молчи.
Мужчина — она мысленно называла его Пятнадцатым, поскольку он был пятнадцатым, кто купил ее на аукционе, — подошел к ней вплотную и взял в руки прядь ее длинных волнистых волос.
О, ему не следовало прикасаться к волосам.
Она не стала озвучивать эту мысль.
— Как тебя зовут, милая? — спросил он с гладкой ухмылкой, но в его глазах было достаточно соблазна, чтобы она поняла, о чем он думает.
— Лайла, — тихо произнесла она, именно на той громкости, на которой ее учили говорить.
Каждую девушку обучали так, как это соответствовало ее внешности, чтобы она казалась наиболее привлекательной. Для Лайлы все должно было быть мягким, послушным, кротким — ее голос, ее манеры, ее поведение. Она должна была излучать сексуальную сирену и сладкую покорность одновременно.
Одна из ее единственных подруг, Малини, была обучена прямо противоположному. Она была смелой и решительной. Ей сказали вести себя дико, чтобы мужчина захотел ее приручить. При этой мысли ее охватило небольшое веселье. Дрессировщики все неправильно поняли. Все это был спектакль. Малини была нежнейшей, милейшей душой. Лайла не могла вспомнить, сколько раз она искала ее заботы, когда другая девушка успокаивала ее так, как, по ее представлениям, матери или сестры успокаивали своих любимых — легкими прикосновениями, нежными словами и любовью, достаточной для того, чтобы ей захотелось дожить до следующего дня. Но она не видела свою подругу уже несколько месяцев, и когда она расспрашивала ее, один из кураторов сказал ей, что какой-то мужчина взял ее на длительный контракт. Это могло означать, что пройдут годы, прежде чем она увидит ее снова, если она вообще ее увидит.
— И сколько тебе лет? — Слова покупателя прорвались сквозь ее мысли, заставив ее снова сосредоточиться. Она точно знала, чего хотят такие мужчины, как он, и, хотя ей было двадцать четыре, она ответила:
— Восемнадцать.
Мужчина усмехнулся. Чертов мудак. Хотя он хотя бы пытался скрыть свою чудовищность, она видела слишком много взрослых людей, разрывающих невинность, чтобы больше не верить в порядочность.
Мужчина бесцеремонно коснулся ее груди, и она осталась неподвижной, ее руки сцепились по бокам, когда она позволила ему испытать их вес.
Он не собирался умереть, он собирался его убить.
Она затаила дыхание, ее глаза блуждали по темным углам комнаты, не в силах разглядеть силуэт дьявола в тени, того, кто был одновременно и демоном, и благословением ее проклятого существования. Когда рука нащупала ее, она позволила своим мыслям вернуться к тому, как впервые увидела его на аукционе шесть лет назад, второй раз в жизни. Она вспомнила, как удивилась, в основном потому, что не думала, что найдет его снова, и надеялась, что он сделает на нее ставку. Она хотела, чтобы именно он выбрал ее. Но он не выбрал. Он остался в своем углу и просто наблюдал, как другой мужчина выиграл ее
