раз, и она не знала точно, как он пахнет, потому что в ее жизни было не так много приятных запахов, но он был отчетливым, мужским, и это был он.
Она знала, что он был позади нее. Она чувствовала его дыхание на своей макушке, ощущала тепло его крупного тела у себя за спиной, чувствовала, как ее дремлющие чувства оживают, как всегда при контакте с ним. И когда он был у нее за спиной, она всегда чувствовала себя одновременно и преследуемой, и желанной — дихотомия эмоций, которую ей самой было трудно осознать.
Боже, она ненавидела его, ненавидела свою реакцию на него, ненавидела то, что хотела ненавидеть его еще сильнее, но не могла, и ненавидела то, что он знал это, но его это ничуть не волновало.
Она оставалась неподвижной, не нарушая тишины ни единым словом. Она задавала ему этот вопрос несколько раз, и каждый раз он запутывал ее мысли, оставляя ее в замешательстве, разочаровании и гневе. Сейчас она просто держала злость в себе, как делала это на протяжении многих лет. Злость была хороша. Злость заставляла ее чувствовать. Злость напоминала ей, что она все еще жива.
— Тебе понравились его прикосновения?
Голос, его голос, тихо прозвучал у нее за спиной. Если бы у смерти был голос, то это был бы его голос. И снова она не знала, на что похож его голос, потому что ей не с чем было его сравнить. Но она знала, что в своей жизни слышала голоса многих мужчин, и его голос, без сомнения, был самым опасным из всех.
Он напомнил ей смутную историю, которую, как она помнила, кто-то рассказывал ей, воспоминание было блеклым и, вероятно, возникло еще до того, как она попала в эту жизнь — историю о человеке, игравшем на трубах и заставлявшем всех грызунов в городе следовать за ним, прямо с края обрыва на смерть, счастливо и весело пританцовывая. У него был такой голос — глубокий, манящий, соблазнительный, голос, который мог вести людей в беспамятстве к обрыву и к собственной гибели, заставляя их наслаждаться этим, пока они оставались слепыми. Опасный, опасный голос опасного, опасного человека. Голос смерти, манящий смертных испытать свою смертность.
Ей просто повезло, что она нашла его, одного из всех людей, в ту роковую ночь много лет назад.
Она молчала, не желая подражать его голосу.
— Я задал тебе вопрос, flamma, — напомнил он ей снова.
Я тоже, хотела сказать она.
Она не знала, почему он так ее назвал. Она была уверена, что он знает ее имя, и еще больше была уверена, что это настолько близко к ласковому обращению, насколько это вообще возможно для такого мужчины, как он. Вначале, когда он называл ее так, это наполняло ее надеждой и давало чувство принадлежности. Когда надежда угасла, она поняла, что это ничего не значит. Это раздражало ее. Она не была для него ничем. Такой человек, как он, не привязывается ни к чему.
Она стиснула зубы, ее челюсть зафиксировалась на месте, желание повернуться и посмотреть на него остро ощущалось в ее теле. Но она знала его игры и понимала, что лучшее, что она может сделать, это не подыгрывать ему. Ему нужна была ее реакция, и утаивание ее давало ей власть, по крайней мере, на мгновение.
«Ты больше никогда не услышишь мой голос. Иди к чертовой матери!»
Воспоминания заплясали в ее голове, когда она в последний раз была с ним наедине, и ее неудачные попытки получить от него ответы привели к гневным обещаниям. До сих пор она гордилась тем, что не проронила ему ни слова.
Перед аллеей остановился серебристый автомобиль.
Сделав глубокий вдох и не обращая внимания на мужчину, который явно прятался у нее за спиной, поскольку Пятнадцатый, купивший ее на ночь, никак не отреагировал, она подошла к машине. Сев на пассажирское сиденье, она пристегнула ремни, ненавидя свой полупрозрачный халат и то, как Пятнадцатый смотрели на нее. Они все смотрели на нее, но никто не видел ее, никто, кроме мужчины, который наблюдал за ней так, словно это была его религия.
Она повернулась, чтобы посмотреть в окно, где стоял он, и едва различила силуэт его тела. Зажигалка ожила в его руке, на мгновение сделав его видимым. Она смотрела, как он играет с зажигалкой, затем подняла глаза, и их взгляды встретились, когда машина начала двигаться.
— Не могу дождаться, чтобы трахнуть тебя сегодня вечером, милая, — усмехнулся монстр на ее боку.
Она придержала язык, сопротивляясь желанию сказать ему, что единственным проникновением сегодня будет пуля в его теле.
Глава 3
Лайла
Есть что-то такое в том, чтобы видеть чью-то смерть, к чему она никогда не могла привыкнуть. Сколько бы раз она ни видела это, ее всегда передергивало, когда это случалось. Нормальный, нравственный человек почувствовал бы шок, горе, отвращение и страх. Но она, возможно, потому что знала, что эти люди — самое дно, не чувствовала ничего, кроме облегчения и даже мести. Единственное, что она чувствовала, это печаль за семьи. Она представляла, как жена удивляется, почему ее муж не вернулся домой, и узнает, что он изменяет и трахается с секс-рабыней за ее спиной. Это было чертовски грустно. Она больше сочувствовала женщине, которую никогда не видела, чем мужчине, стоящему перед ней.
Выстрел попал в окно, в руку монстра, который собирался снова прикоснуться к ней, и кровь брызнула на белые стены гостиничного номера. Монстр закричал, тряся рукой, в которой была дыра.
Пуля промахнулась мимо нее на несколько дюймов, но ее сердце ни разу не забилось и не подумало броситься прочь, чтобы спастись, как когда-то. Из всех вещей, которые он делал и не делал, физическая угроза или боль никогда не входили в их число.
Мужчина перед ней схватил ее за другую руку, внезапно развернув ее к стеклянному окну, используя ее тело как щит, что было откровенно глупо, потому что она была маленького роста и миниатюрной, а его голова была намного выше ее.
Вторая пуля прошла именно через это место.
