Удивительно, что какая-то мелкая пигалица без рожи и кожи вывела из равновесия целую семью!
Дурной талант. Нам такой не нужен в доме!
— Мама, отец тебе изменял с матерью этой дворняжки? — задал вопрос я напрямую, сложив руки на груди и строго глядя на мать. — Только не надо лгать и щадить мои чувства. Я уже достаточно взрослый, чтобы это понимать, а ложь за версту чую и ненавижу больше всего на свете. Скажи правду, мам! Я должен знать.
— А что это изменит? — шмыгнула снова носом мама и вытерла его платочком. — Даже если и изменял? Что конкретно ты сможешь с этим сделать?
— Настучу по голове твоему мужу! — рыкнул я и сделал шаг в коридор.
Прямо сейчас прыгну на свой байк, чтобы быстрее добраться без пробок прямо в офис отца, и поговорю с ним очень конкретно.
3
Добрался до офиса отца быстро, но наверняка собрал все штрафы на светофорах — потому что плевал я просто на них. Не задавил никого и ладно.
Внутри меня кровь кипела с такой силой, что смирно ждать смены сигнала светофоров у меня сил тупо не было.
Я срывался с места каждый раз, словно торопился на пожар.
Так оно и было — на пожар.
Пожар, в котором сгорала наша семья.
А виной всему — какая-то белобрысая мелкая пигалица!
Ох, и ответишь ты у меня ещё за всё, мышь безродная.
Ох, и поплачешь ты ещё крокодильими слезами, и сама ещё убежишь быстрее ветра из моего дома.
Какого чёрта я должен её терпеть в собственном доме и делить с ней одну крышу?
Да меня бесит, что она просто ходит, блин, по моему паркету!
Не желаю я её тут видеть, и все силы приложу, чтобы вытурить незванную гостью.
Или сделать, чтобы она сама удрала, сверкая пятками, и желательно, в слезах.
Чтоб запомнила навсегда, где ей реально плохо, чтобы не думала даже возвращаться!
Ей приют покажется раем на земле по сравнению с жизнь со мной в одном доме.
Она точно это запомнит. И будет вздрагивать каждый раз, вспоминая это недолговременное пребывание на моей территории.
Я не желаю видеть е ё. Потому что из-за неё, дряни, мать плачет.
С её матерью, похоже, мой отец изменял моей и теперь рушил семью.
Всё из-за неё!
Она не успела появиться в нашем доме толком, а уже принесла всем боль и разлад в нашу семью.
Тогда пусть катится туда, откуда явилась.
Не знал её тысячу лет, и ещё столько же бы дальше не знал, жил бы себе припеваючи.
Так нет же — явилась!
Пусть валит в приют.
Мне абсолютно пофиг, кто там у нее умер, и почему, и что она осталась совсем одна — вообще не жаль. Такой отброс общества жалеть ни к чему. Жалость — самое поганое чувство. Это слабость и проявление характера тряпки. Мне это вообще не свойственно, так что пусть малышка не ждёт, что я пожалею её — никогда.
Пощады от Мота никому не будет.
Особенно тем, из-за кого роняет слёзы моя мать.
Ты себе, девочка, подписала приговор на смертную казнь в этом доме.
За грехи своей мамаши — уверен, она была с тем ещё грешком — отвечать придётся тебе, детка.
И ты ответишь по полной программе.
Пожалеешь, что переступила порог моего дома.
За каждую слезу моей матери ответишь своими слезами и болью.
— Эй, куда прешь, пацан? — возмутился какой-то мужик, когда я перед самым его носом занял парковочное место и выставил подноджку байка, практически бросая его на асфальте.
— Тебе чё, мужик? — повернулся я. — Жить надоело? Или нос целый бтольше не нужен?
— Так ты моё место занял, вообще-то?
— И чё?
“И чё?” — аргумент, который разбивает все доводы нафиг.
Вон, и мужик завис от такого ответа.
Съел? То-то же.
— Э-э-э… Ну, некрасиво это, малец. Папка тебя не учил вежливости?
— Нет.
— А зря! Оно и видно.
— Пошёл ты…
Я просто пошёл вперёд в офис отца, не тратя время на вкукареки какого-то левого мужика.
Что для меня его мнение о моём воспитании?
Ноль.
Пустое место.
И почему все так любят учить других?
С чего они взяли, что имеют на это право, и вообще — что они лучше меня?
Отец вон — учил-учил, воспитывал-воспитывал, а сам изменял матери, возможно, даже не один год. И теперь мне хотелось начистить репу сосбвтенному отцу.
Чему меня может научить человек с вот такими приницпами, а точнее, с их полным отсутствием?
Образ отца, с которым я, конечно, частенько ссорился и быковал, но всё-таки любил и уважал, вчера ещё просто посыпался мелкой пылью…
Не дай бог, он признается, что изменял матери.
Я тогда за себя не ручаюсь.
Потянул дверь на себя и вошёл в здание.
Двадцать этажей на лифте, и я оказался на этаже руководства.
Длинный коридор остался позади, и я оказался возле двери его приёмной.
Решительно толкнул дверь от себя и зашёл в приёмную.
Ну что ж, папа.
Настала пора отвечать за свои дела.
— Куда? — вскочила Люба, секретарь моего отца уже с пару десятков лет. Я еще не родился, а Люба уже носила папе скрепки… — У отца совещание. Не учили спрашивать разрешения войти?
Любовь Александровна она в миру, для меня просто тёть Люба.
И сейчас она воинственно загородила что
