В этой лжи росли мои дети, любили отца, ходили с ним в бассейн, ели мороженое, а у него на стороне росла дочь от другой женщины.
Опять не могу моргнуть.
Я думала, что у нас нет тайн.
Я думала, что мы та пара, которая срослась в одно целое и даже наши сердца бьются в унисон.
— Как же так… — хриплый шепот дерет мое горло крупной наждачкой до крови. — Как же я могла не понять… не заметить…
Богдан поворачивает ко мне лицо, и его серо-зеленые глаза выражает…. ничего.
Ничего в них нет.
А утром были полны нежности, когда он целовал мой живот и здоровался с малышом, который отвечал мягким, но уверенным пинком.
— А я думал, что ты просто, как умная женщина, просто молчала, — хмыкает он. — Знала и молчала, но я ошибался, да?
Глава 5. Кого я любила?
Смотрю перед собой.
Как умная женщина, знала и молчала?
То есть по мнению Богдана я та, которая засунула язык в задницу, когда узнала о его связи с другой женщиной.
Что за жесть?
Стоим на светофоре.
Мира снаружи салона для меня сейчас размыт в блеклые пятна.
От кондера мне холодно и зябко, а от древесного парфюма Богдана с нотками сухого мха меня начинает подташнивать, хотя сегодня я аж закатывала глаза, когда уткнулась ему в грудь перед тем, как он уехал в офис.
К горлу подкатывает новый ком тошноты.
Меня сейчас вырвет.
Лезу в сумку за пакетиком, сдерживая в себе из последних сил физиологические позывы, которые все же вырываются из меня в сумочку из дорогой телячьей кожи тонкой выделки.
Очень дорогая зараза, но модная и красивая.
Я успеваю только вытащить телефон.
Я издаю жуткие звуки, всхлипываю и опять извергаю из себя нутрянной вой.
— Ничего страшного, — Богдан поглаживает меня по спине. — Новую купим.
— Не трогай… меня.
Затем у меня в голове вспыхивает мысль, что я могу этой сумкой с блевотиной отхлестать по морде Богдана, но когда я затихаю, он забирает у меня мое потенциальное оружие и протягивает
Архипу, который прячет ее у переднего сидения.
— Воды, Любовь? — спрашивает Архип и передает мне пластиковую бутылку с водой. — Мою жену тоже полоскало на третьих родах. Именно на третьих…
Смотрю на его висок и гадаю, а знал ли он о тайне Богдана. Он с нами больше десяти лет и, вероятно, возил “хозяина” к дочурке, а после и мне мило и дружелюбно улыбался.
Моя жизнь с Богданом — красивый карточный домик, который сегодня разлетелся.
— Вы со Светой же еще сегодня встречаетесь, да? — уточняет Богдан. — Если она опять не сможет выбрать лилии она хочет или орхидеи…
— Она хотела молочные розы, — отвечаю я на автомате, прикрыв глаза.
Вскрываю бутылку с водой.
Дыши, Люба.
— То есть белые? — вздыхает Богдан.
— Молочные… — хмыкаю, — тебя сейчас реально цветы волнуют?
— Моя дочь выходит замуж, — голос Богдана становится тверже, — конечно, меня волнует, что она никак не может выбрать цветы. Неделя, Люб, осталась.
Перевожу на него взгляд.
Ну надо же.
— А как насчет…
— А как насчет того, — он так резко подается ко мне, что я непроизвольно и испуганно отшатываюсь, — чтобы ты сейчас успокоилась, Люб? Как же твои правила, дорогая, когда мы в машине, то не спорим, не пререкаемся, не истерим?
— щурится. — Выпей водички.
Моя рука дергается в попытке плеснуть воду в лицо Богдана, но предугадывает меня и перехватывает за запястье.
Мы, наверное, около минуты смотрим друг другу в глаза, и за эту минуту сердце словно высыхает, покрывается тонкими трещинами.
Меня большую часть моего счастливого брака нагло обманывали.
— Это было глупо, Люба, — медленно и тихо проговаривает Богдан, — что ты этим добилась бы, м? Мокрой рубашки?
Говорит со мной, как капризной и истеричной девочкой.
— Пусти.
Богдан медленно разжимает пальцы:
— Я туг с тобой, Люба, а это самое главное сейчас, — поправляет ворот моего платья, — и мы с тобой многое прожили, прошли и…
— Заткнись, — цежу сквозь зубы.
Затем я отворачиваюсь, потому что из глаз буквально потоком вырываются слезы, и присасываюсь к бутылке.
Несколько глотков, и прижимаю кулак к губам, медленно выдыхая. Вздрагивают плечи, и я вся съеживаюсь.
За кем мне сейчас спрятаться от мужа-лжеца?
И как быть?
Да, мы прошли очень больший путь, а теперь он просто обрывается пропастью.
— Напомни, какие тебе успокоительные таблетки в прошлый раз от тревоги прописывали? —
спрашивает Богдан.
Оглядываюсь на него. Его лицо смазывается за солеными слезами. Какой цинизм.
— Ты совсем охамел.
— Я беспокоюсь о тебе, Люба. И, — он делает строгую паузу, с которой лучше не спорить, —
нашем сыне.
Выуживает из кармана пиджака смартфон и цыкает:
— Уточню у врача, — касается смартфона и прикладывает его к ухо. Мельком смотрит в окно и расслабляет галстук.
Я так и сижу: в одной руке — бутылка воды, а вторая рука прижата в шоке и ужасе ко рту. Я даже не моргаю.
С кем я жила все это время?
Кого любила?
Кому рожала детей со святой уверенностью, что мне крупно повезло с мужиком?
