– Ты диабетик?
Он сделал знак Чарли: мол, стой на месте, на тот случай если потребуется вызвать «Скорую», и тот застыл с камерой, свисавшей с плеча.
Тру с трудом сдерживала рвотные позывы, зажав рот руками; пыталась глубоко дышать. Задержала дыхание. Выдохнула.
Харрисон положил руку ей на спину.
– Я с тобой.
На лбу у нее выступили капельки пота, спина согнулась, дрожь сотрясала все тело.
Придется все-таки вызывать «Скорую».
Он вытащил мобильник, но Тру схватила его за руку:
– Нет!
– Да, – отрезал Харрисон тоном, не терпящим возражений. – Мы не можем рисковать: ты бледная, как смерть, дрожишь. Это что-то серьезное.
Тру покачала головой.
– Мне просто нужно подышать: вот так.
Она снова зажала рот руками и принялась громко дышать. Это его немного успокоило, и он попросил Чарли:
– Дай мне чехол от камеры.
Тот все понял, и подбежав к Тру, протянул чехол. Она схватила его и засунула туда лицо.
– Что, черт побери, происходит?
– Приступ паники. – Лицо Тру все еще было скрыто чехлом. Она присела, а потом и вовсе легла на спину, но не оттого что стало хуже, а просто хотела расслабиться и прийти в себя.
Пульс Харрисона стал понемногу приходить в норму.
– Я боюсь летать, – опустив чехол, прошептала Тру и вздрогнула: раз, потом другой, – как птичка, ударившаяся об оконное стекло.
И залилась слезами.
– Ну, знаешь… – Он покачал головой. – Почему ничего не сказала?
Харрисон присел рядом с ней, притянул к себе, и, снова спрятав лицо в чехол, Тру пробормотала:
– Я думала, что справлюсь…
Несмотря на то что голос ее звучал глухо, с Харрисоном он творил что-то невероятное.
– Ты всегда думаешь, что справишься.
Тру ничего не ответила, и он, глядя на ее тонкие руки и шею как у подростка, сухо проговорил:
– Вот и правильно. Тебе просто нужно помолчать и спокойно подышать, Тру Мейбенк. Пусть мир отдохнет от тебя несколько минут.
Чарли отошел в сторону, а Харрисон взял руку Тру и начал растирать. Она почувствовала тепло и ждала, когда ей передастся его дрожь, но этого не случилось.
Он просто успокаивал, не думая, что делает что-то особенное. Она же была уверена в обратном: верила, что Харрисон не только возглавляет хит-парады, но еще и обладает сверхъестественными способностями.
– Не выбрасывай мою книгу, – донесся глухой голос из-под чехла. – Пожалуйста.
И пусть это «пожалуйста» было таким жалким, и она все же осталась верна своей старой привычке – командовать.
Большой самолет над их головами снижался, готовясь к посадке, выпустил шасси.
«Добро пожаловать в реальность!» – подумал Харрисон. Запах дизеля ударил в ноздри. И пусть он пишет и поет о простых вещах, о сути жизни, сам же всегда старался бежать от реальности.
Забавно, что ему удалось понять это здесь, на раскаленной от солнца парковке, рядом с любительницей чтения по имени Тру Мейбенк. После их расставания десять лет назад он был уверен, что вряд ли обрадуется, если увидит ее еще раз. И вот сейчас ему совсем не хотелось, чтобы она уходила…
Черт, это удивило его.
Отчасти.
Харрисон мельком взглянул на мисс Каприз: коленки подтянуты к груди, лодыжки сомкнуты, веки опущены; руки покрыты легким загаром, но косточки пальцев, сжимавшие чехол, побелели. Густые ресницы опущены – совсем так, как в былые времена, когда они сидели на причале трейлер-парка, и она подставляла лицо солнцу.
Он помнил тот день, когда поймала краба: завизжав от радости, упустила сеть, краб вывалился и припустил в сторону прямо через ее ногу. Она же, издав восторженное: «Уууу-ух-тыыыы…» – плюхнулась спиной в воду.
И сейчас, под солнцем Атланты, Харрисон улыбался, вспоминая, как кидал камешки в воду и следил за их полетом. И его вовсе не удивляло, что теперь ему хотелось остаться здесь.
Итак, приступ паники случился прямо на глазах у Харрисона. Ах как досадно! Тру даже расплакалась, но это были слезы слабости и огорчения. Эти «неприятные эпизоды», как называл их доктор, невозможно предугадать. И каждый раз, когда случался очередной, – она была уверена, что еще немного и умрет. Она должна была просто дышать, чтобы остаться в живых, и на этот раз не стала зацикливаться на том, что произошло, – Харрисон видел ее и не в таких ситуациях. Тру вспомнился случай, когда она надела белые туфли до Пасхи или, еще хуже, когда добавила говядину в салат с цыпленком, которым так гордилась ее мама. Ей надлежало испытывать смущение, а она даже не покраснела. Да и с чего ей, собственно, краснеть?
Сейчас Харрисон выглядел как взъерошенный Бред Питт после разгульной ночи в каком-нибудь сомнительном заведении. Она смотрела на него и представляла, как его кулак врезается в скулу подвыпившего парня, и тот летит через стол, уставленный пивными кружками, вперемешку с покерными фишками и игральными картами.
Поймав ее взгляд, он вскинул бровь, стряхнул песок с обложки книги и протянул ее Тру. Она заметила тонкую вертикальную морщинку у него на лбу, прямо над носом, и поняла, что больше не может лгать себе. Втайне она была потрясена, что этот болезненный приступ увидел именно он, не репортер из «Энтертейнмент уикли», а мужчина, тот самый, который когда-то – ей было восемнадцать – довел ее до умопомрачительного экстаза. Ей было не по себе, оттого что она абсолютно потеряла контроль над своими чувствами, как и тогда…
Он так и остался единственным…
Да, именно так. Потому что такого никогда не случалось с Дабзом. Он не замечал, а Тру не придавала этому значения и пользовалась вибратором, пусть он и жалкая замена того, что должно происходить в реальности. Только реальность с Харрисоном можно назвать случайностью – это как семидесятипятипроцентная скидка в обувном магазине в тот самый день, когда собака сжевала твои самые лучшие туфли. Вполне непредсказуемая ситуация.
– Ты уверена, что не хочешь выпить? – ворвался в ее размышления голос Харрисона. – Может, сделаем маленькую остановку и выпьем пива?
– Нет, спасибо. – А то будет как в кино: после скандала в баре он наверняка поцелует девушку, прижав к стене, и его длинные золотисто-каштановые волосы, словно завеса, скроют их от чужих глаз.
– Тогда колу?
– Пожалуй… хотя… – Капелька пота нависла у нее над бровью, и она быстро смахнула ее. – Тебя обязательно кто-нибудь узнает, и тогда полетят в воздух куриные наггетсы, а матери поспешат засунуть детей в игровые комнаты, чтобы пообщаться с тобой. Я в порядке, Харрисон, спасибо.
– Надеюсь.
Он надел солнечные очки, а она подумала: «Больно, действительно больно смотреть на него – до того хорош!» – и опустила взгляд на свою книгу.
