на сорок человек вместо десяти! Эту женщину сложно было убедить, что люди в принципе за раз не могут столько съесть. А она обижалась, если кто-то отказывался от ее угощений. Расстраивать Армине никому не хотелось, вдобавок, она действительно очень вкусно готовила. Поэтому все присутствующие покорно ей подчинялись. Разговор за столом не клеился, как обычно, при общем сборе их семьи. Армине не сильно любила свою сватью и вечно препиралась с ней. Вдобавок, теща Карена со своей дочерью чаще, чем того позволяли приличия, переходили на свой родной язык, которого Анна не понимала. Стас вообще с ними не разговаривал. Он то ли не уважал этих женщин, то ли, также как и остальные, терпел их ради Армине. И только Карен веселил всех своими шутками, пытаясь хоть как-то сгладить острые углы.
Неожиданно к Стасу подошел охранник и что-то прошептал ему на ухо. Лицо мужа вытянулось, он тут же подскочил из-за стола и пулей побежал к воротам особняка. Карен также проследовал за ним.
― Выскочили как ошпаренные! Опять какие-то срочные дела! — ворчала Армине. — Не могут нормально даже поесть! Вечно куда-то торопятся. Они же даже ничего не покушали. Что их всегда отвлекают?!
Анна улыбнулась и пожала плечами. Не зная, о чем разговаривать с присутствующими, она с грустью ковырялась в тарелке. Мужчин уже слишком долго не было. Вдруг вдалеке послышались какие-то звуки, больше напоминающие чей-то громкий плач.
― Что это? — удивилась Армине. — Котенок?
― Котенок, котенок! — тут же зашумели дети и бросились искать спрятавшееся животное. Армине и Нарине безуспешно пытались утихомирить радостных детей, прося их замолчать или хотя бы говорить потише.
― Нет, мне кажется, это плакал ребенок, — ответила Анна, встала из-за стола и направилась туда, откуда впервые послышался плач. Когда она подошла к входным воротам, то услышала нечто, повергнувшее ее в шок:
― Забирай своего больного дебила-ублюдка! Он меня достал! Я больше не собираюсь за ним ухаживать!
За воротами стояла и кричала… бывшая любовница ее мужа. Вызывающе уперев руки в бока, она орала о том, что ребенок ей даром не нужен, что она от него отказывается. И если Стас его не возьмет, она сдаст его в детский дом или оставит где-нибудь на дороге. Рядом стоящий Карен молчал и нервно курил. Стас, стискивая зубы от едва скрытой злобы, сжимал и разжимал кулаки. А рядом с ними стоял трехлетний малыш с русыми волосами и глазами серого цвета. Такими же, как у ее мужа… Малыш громко плакал, потерянно оглядывался на окружающих его взрослых, и отчего-то бил себя по голове детской ладошкой. По три раза. Раз, два, три… перерыв, а затем снова следовали три удара по лбу. Анна шумно сглотнула. К горлу подступила удушающая волна, захлестнувшая ее целиком. Ее колени задрожали, и резко стало нечем дышать. Она уже не слушала орущих друг на друга Настю и Стаса, а завороженно, не отрываясь, смотрела на малыша. Повторяющийся жест мальчика не стал для нее чем-то удивительным. Анна уже не единожды наблюдала подобное у другого мальчика. Любимого и родного… Голова закружилась от неожиданного дежа-вю, и мгновенно зазвучал неизменный Вивальди с будоражащей композицией “Шторм”…
Анна не должна была ничего узнать. Волков сделал все, чтобы рождение сына осталось тайной. Для всех. В курсе был только Карен. Даже Армине, которая всегда была осведомлена об их личных делах, они не сказали. Угораздило же эту идиотку приехать к нему домой!
Четыре года назад Настя заявилась в офис Волкова и огорошила “приятной” новостью. Аборт делать было поздно. Эта сука специально дождалась определенного срока, чтобы у Стаса не осталось выбора. Не убивать же беременную от него женщину! Естественно, Волков сделал анализ ДНК. Он отчаянно надеялся, что ребенок окажется не его. Первый раз в своей жизни молился, чтобы женщина, с которой он ранее спал, ему изменила. Однако, вот он, трехлетний, ни в чем не повинный мальчик, символ позора его чудовищной родословной. Символ воздаяние его проклятой семейке за все жуткие грехи прошлого.
Сына он назвал Михаилом, в честь своего деда. Настя получила шикарную квартиру и определенную сумму на содержание ребенка. Через год после рождения Миши ему поставили диагноз ДЦП. Волков даже не удивился. Учитывая его гены, было глупо надеяться, что малыш мог бы родиться здоровым.
Стас не хотел вникать в детали лечения, он также не занимался воспитанием ребенка. Да он видел его всего раз в жизни в роддоме! Волков просто откупался деньгами. Настя ни в чем не знала отказа. Она лишь высылала размер необходимой ей суммы и тут же получала требуемые средства. Чего этой дряни не хватало? Могла бы и дальше следить за ребенком и быть обеспеченной до конца своих дней.
― Я выхожу замуж и переезжаю в Германию! — кричала она, желая избавится от ненавистного ей малыша.
― Оставишь здесь ребенка, от меня больше ни копейки не получишь! — вспылил Волков. — И все, что ты до этого имела, включая квартиру, машину и загородный дом, придется вернуть обратно, Настя! Подумай дважды и не глупи!
― А мне от тебя больше ничего не нужно! Мой жених крупный бизнесмен! И ничего ты мне не сделаешь, меня есть теперь кому защитить! Так что забирай своего больного ублюдка! Он меня достал! Я больше не собираюсь за ним ухаживать!
Надо было приказать охране вышвырнуть эту дрянь, а не устраивать с ней разборки прямо перед воротами его особняка. Или хотя бы не разрешать пускать Анну к ним. Но Настя так его огорошила своим внезапным появлением, что Волков просто растерялся. Когда Анна вышла к ним, услышала, что заявила Настя и увидела ребенка, она побледнела. А глядя на ее лицо, исказившееся неприкрытой болью, ему вдруг стало адски тяжело сделать вдох. Его ладони взмокли, а все внутренние инстинкты ощетинились.
― Аня, я тебе все объясню, — с трудом сглатывая, обратился к жене. Но она даже не взглянула на него. Анна не сводила глаз с малыша, словно тот ее загипнотизировал.
― Убери своих псов, Стас! Я тебя не боюсь! И я сейчас уезжаю! — продолжала скандалить Настя, когда охранники окружили ее машину.
― А ты меня ни с кем не перепутала?! — заорал Стас. — Мне плевать, с кем ты
