Затем на левую ногуsissonneв первыйarabesqueи, подбежав к шестой точке, встает в позуcroisé в пятую позицию на пальцы. Левая нога остается впереди.
Движение изменяется и идет уже по диагонали ко второй точке. Правой ногой шестьrondsdejambeenjambeenl’air,sauté на пальцах с продвижением вперед. Не спускаясь с пальцев, правой ногой переходит вpasdebourréeentournantи продолжаетpasdebourréeлевой ногой пол поворота. Лика делаетdoubleronddejambeи встает на пальцы в пятую позицию, держа руки в третьей позиции. Подбежав ближе к молчаливому зрителю, встает вpréparation, правая ногаtenducroisé вперед.
Следующую комбинацию выполняет по кругу: tourspiquéendedansна правую ногу двенадцать раз, триchaines, дваpirouettesendehorsна левой ноге, остановка в четвертой позиции с поклоном. Правая нога сзади, руки открыты.
Preparation. Поклон. Лика завершила танец. Кажется, она не забыла ни одного движения, по памяти воспроизведя партитуру. Ее мышцы уже не так горели, глаза сверкали от физической нагрузки, а на лице Лики застыла добродушная улыбка беззаботной наивной Жизель. Улыбка, которая к концу танца медленно начала превращаться в гримасу боли и ужаса от внезапно нахлынувшего осознания.
Пока Лика усердно тренировалась, она не понимала. Рьяно репетировала каждый день, как учили. Ничего не обдумывая и особо не задумываясь. Затем вошла в образ молоденькой Жизель и исполнила беззаботный танец, как и просил ее Феликс. И пусть не все движения Лики были грациозны и до конца технически верно выполнены, все же сказался слишком большой перерыв. Однако только что, в загородном доме Феликса, в отдельно отведенной для ее занятий комнате, станцевав партию Жизель, Лика соприкоснулась с чем-то чистым, светлым, божественным, с тем, чего была лишена слишком долгое время и чего отчаянно желала.
Никогда больше Лика не станцует на сцене театра. Никогда больше не будет балета в ее жизни. Кончено. Жестоко отнята судьбой ее заветная мечта, ее жизнь. В клочья разодрана. Уже не залатаешь, не склеишь и не вернешь. В прошлом Лика жила балетом. Отдавала всю себя репетициям и выступлениям. А потом…
Теперь ее жизнь пуста и бессмысленна. Отнято у Лики все то, что было самым главным, самым ценным: Маруся и балет. Когда умерла ее принцесса, у Лики словно вырвали сердце, а отказ от балета… от нее отодрали душу. Вынули и растоптали, заставляя исполнять стриптиз вместо балетных па. Нет, она ни о чем не жалеет. И даже сейчас, если бы была возможность возвратиться, отказалась бы вновь от выступлений только ради того, чтобы спасти свою драгоценную дочурку. Однако Маруся мертва, а мечта о балете вдребезги разбилась о жестокую реальность ее поганой жизни.
— Ты зачем это сделал? Ты зачем меня заставил? ― дрожащими губами спросила она Феликса. Лику начало трясти, как в ознобе.
— Лика… ― Феликс быстро подошел к женщине и притянул к себе, обнимая ее за плечи. Лика с силой оттолкнула его от себя, ударив кулаком в грудь.
— Ты садист, да? Ты специально? ― орала она ему, из ее глаз текли слезы. Слишком жестоко с его стороны принудить ее вновь почувствовать неописуемую радость и безмерный восторг от исполнения танцевального номера, прекрасные, светлые чувства, которые в прошлом постоянно присутствовали в жизни Лики и наполняли ее истинным смыслом.
Невыносимая скорбь разъедала Лику изнутри и отдавала острой болью в горле, словно ей было мало терзать только душу женщины. Лике физически невыносимо было стоять перед ним и осознавать, как умирает ее сокровенная мечта. Ее тело сотрясалось от нескончаемых рыданий.
— Лика, посмотри на меня, ― попросил мужчина. Она подняла на него тяжелый взгляд и с глубокой обидой посмотрела в его черные как смоль глаза. Зачем он так с ней? Для чего? Это какая-то изощренная форма морального садизма? Разве Феликс не понимает, что она и думать забыла о балете, чтобы не свихнуться, в очередной раз раздеваясь и прогибаясь под очередного клиента? Разве он не осознает, насколько Лике тяжело было окунуться в эту ублюдскую грязь и замарать собственные принципы и ценности? Как он мог так с ней поступить?! Да лучше бы пристрелил! Со злости Лика еще раз его стукнула.
— Лика, успокойся, ― прикрикнул Феликс и с силой тряхнул ее за плечи. В ту же секунду Лика замерла, словно ожидая, что он сейчас нанесет удар. Феликс, заметя ее реакцию, громко чертыхнулся. ― Услышь меня! ― он схватил ее за подбородок, заставляя смотреть прямо в глаза. ― Больше не будет проституции. Не будет боли. Я обещаю.
— Ты не можешь этого обещать. Никто не может, ― Лика отчаянно замотала головой. Она ему не верила. Лика никому больше не верила. Разве можно после того, что с ней произошло, хоть кому-то начать доверять?!
— Слово даю. Я не позволю. Я буду рядом, ― настаивал Феликс. Как же отчаянно хотелось ему поверить, но Лика вынесла из прошлого опыта: чудес не бывает.
— Я тебе не верю, ― заорала Лика, вырвалась из его объятий и попыталась убежать. Феликс быстро схватил ее, снова прижал к своей груди и стал гладить по голове. Она же бессильно размахивала руками, стараясь больнее его ударить. Однако куда ей тягаться с этим стальным человеком! Она больше причиняла боли себе, оббивая тонкие изящные пальцы об его крепкие стальные мышцы.
— Хватит! ― рявкнул на нее Феликс. Лика тут же успокоилась и вновь съежилась. ― Да твою ж… Девочка, посмотри на меня, ― Лика затравленно глядела куда-то в одну точку на уровне его груди, не смея взглянуть выше. ― Лика, посмотри на меня, ― потребовал он. Она беспомощно подняла на него испуганные глаза. ― Я не сделаю тебе больно. Никогда. Я тебе клянусь.
Феликс прекрасно понял: что бы он ни говорил, как бы ни убеждал, Лика не успокоится и не перестанет бояться. По большому счету ее доверие ему не нужно. Только безмерно раздражал ее рефлекторный испуг. А в доме у Минаева была смелая, нож в руки брала, дралась до последнего. А теперь что? Как безвольный хорек, зажалась и дрожит от ужаса в его объятиях.
Феликс не бил женщин. Никогда. Сколько она находится в его доме, он ни разу ее не обидел. А Лика смотрит на него так, как будто он ее ежедневно поколачивал. На душе стало погано. Резануло по оголенным нервам сильно, что аж взвыть захотелось. Хоть Феликс и понимал, что испуганная Лика в истерике, однако он такого не
