— Он умер, Лиза. Рана оказалась смертельной. Задета артерия, ему сделали сложную операцию, но это не помогло.
Я смотрела на отца широко раскрытыми глазами, пыталась понять говорит он правду или обманывает. Слова его почему-то совсем не доходили до моего мозга. И не посылали сигнал к пониманию этих слов.
— Он умер, — повторил папа глядя мне в глаза.
***
Два месяца я в больнице. Сейчас на реабилитации. Пытаюсь ходить. Уже хорошо получается на турниках, сама пока боюсь упасть. Поэтому не рискую. Сейчас у меня много ограничений и я ещё не могу выписаться из больницы. Вот когда пойду нормально, тогда да.
Родители купили квартиру в Москве, и мы решили тут остаться навсегда.
Не хочу возвращаться в тот город, не хочу будить воспоминания. Не хочу снова погрязнуть в атмосфере, в которой мне пришлось прожить те несколько дней, когда моя жизнь изменилась.
Результат, Волкова нет, а я еле хожу.
Но я жива. А его нет.
Не проходит ни дня, ни ночи, чтобы я не думала о нём.
Пройдёт ещё немало времени, прежде чем я начну жить нормальной жизнью, без этих бесконечных воспоминаний.
А пока я не могу отпустить, не могу отказаться от того прошлого, недолгого, но такого значимого, вложившего в моё сердце эту короткую и такую сильную любовь.
***
Вот уж действительно, на мне как на собаке. Всё зажило, даже шрам незаметен, если не присматриваться.
Повалялся я тут немного на государственных харчах и перевели в больницу тюремную в СИЗО. В больнице круглосуточно меня охранять дорого. А в СИЗО и так за решёткой.
Я не привередливый. Уже. Выбирать не приходится. Буду тянуть, сколько дадут, ничего другого не остаётся. А дадут мне ого-го-го. Не пожадничают.
Таким как я нужно больше давать, чтобы другим неповадно было.
На тюремной койке пока тоже неплохо. Рядом лежат покалеченные, тут же в СИЗО, парни. Разное рассказывают, но мне не слишком хочется вникать.
Я не чувствую себя обречённым, всё что дальше тоже моя жизнь. И я постараюсь прожить её правильно, пусть даже в тюрьме.
Единственное, что жжет сердце, это воспоминания о Лизе.
Почему-то именно сейчас, когда уже нет никаких целей, нет сверхзадач, нет мести и желания кого-то отучить красть, именно сейчас, я больше всего думаю о ней, о Лизе.
Строюсь не думать, бог видит, я стараюсь, но не могу.
Кто я теперь такой — никто. Зачем я ей — вообще не зачем.
Так пусть живёт себе спокойно. Но именно это и цепляет.
Я хотел быть абсолютно чистым, когда попаду сюда. Оголённым, без прошлого, без багажа. Хотел прийти и тянуть лямку, столько, сколько скажут, хоть всю жизнь. Я хотел, чтобы ничего не держало меня там, на свободе. Не держало мое сердце, красной нитью дергая и заставляя кровоточить.
Я хотел, не получилось.
Притащился и уже здесь понял, что с собой принёс. В груди своей, девичье сердце. Вот засада. Не хотел, а принёс.
***
Несколько судебных заседаний, госадвокат, злющий прокурор. Все проносилось, быстро, а вот жизнь моя в камере текла медленно.
Сокамерники, рецидивист, проворовавшийся чиновник и вор карманник, все меня уважают. Думают что я террорист. Конечно, чего так не думать, вон сколько я навзрывал.
Долгими вечерами выслушиваю их истории, рассказываю свои.
Только чиновник ничего не рассказывает. Видно по роже его, как идёт мыслительный процесс, пытается продумать свои ответы на вопросы в суде. Ему нужно репетировать, это конечно.
А нам репетировать не надо, у нас и так всё как на ладони — доказано.
Не прибавить, не убавить.
Сколько будет столько будет.
***
Хожу в зал занимаюсь с тренером-реабилитологом. Хоть я давно и нормально хожу, папа настаивает, чтобы я занималась со специалистом. Поэтому три раза в неделю я хожу в зал неподалёку от нашего дома.
Хожу на беговой дорожке десять минут. Смотрю в телевизор, что висит прямо передо мной. Слушаю новости. Не люблю новости, но не стану же я кричать на весь зал, чтобы переключили канал. Поэтому приходится слушать.
— Сегодня состоялось очередное заседание суда над так называемым, народным мстителем, Андреем Волковым…
Шаг замедлился, взгляд влип в экран.
— … деятельность ему грозит до 15 лет лишения свободы…
Я остановилась и поехала назад, вовремя успела спрыгнуть. Жадно смотрю в экран, но там уже говорят про наводнение.
Несколько секунд я соображала, что произошло. Нажала кнопку, отключилась дорожка. Заторможено, не понимаю еще, что к чему, я протянула руку, взяла полотенце и пошла к выходу.
— Лиза, вы куда, мы ещё не начинали! — крикнул мне вслед тренер, но я уже его не слышала, поскорее отсюда уходила.
В раздевалке взяла сумку, одежду запихнула в пакет. Скорее на выход. Я торопилась, боялась не успеть. Только ещё не совсем понимала куда.
Пару кварталов до дома я прошла в задумчивости, которая не предвещала ничего хорошего ни маме, ни тем более отцу.
Как они могли так поступить со мной?
Я всё могу понять, но чтобы вот так. Почему, в конце концов, я сама ни разу не поинтересовалась, не проверила. Боже, какая я дура.
Он получается там, без меня уже несколько месяцев, полгода. Боже прошло уже полгода. И он думает, что я его бросила. Как это страшно. Несправедливо по отношению ко мне и к нему. Жестоко. Этому нет оправдания.
В квартиру я зашла и сразу в свою комнату. Включила ноутбук. Набрала — суд Волков, и сразу выскочила сегодняшняя новость.
Смотрю и не верю, что это происходит со мной. То есть всё это время я жила с осознанием, что он мертв, а он жив и суд над ним ещё идет.
Боже, как это жестоко.
Я подошла к шкафу, достала чемодан и начала скидывать туда вещи.
— Лиза, представляешь, тётя Оля купила себе ещё одного шпица… А… что ты делаешь? — мама вошла в комнату с довольным выражением лица и остановилась, глядя на то как остервенело я кидаю вещи в чемодан.
Не отвечаю, открываю шкафы достаю нужные на первое время вещи.
— Это тебе зачем? — строго говорит мама.
— Я уезжаю от вас, — злость в моём голосе, не спутаешь ни с чем.
— Что?
— То, что ты услышала, — остановилась я и посмотрела на маму, — я от вас уезжаю — навсегда.
— Костя! — резко крикнула она.
— Чего ты кричишь? — показался в дверях папа и увидел, как я кидаю вещи в чемодан.
— Я же тебе говорила, а ты меня не послушал, — плаксиво затянула мама.
— Успокойся, Лизок, давай поговорим, — папа подошел, попытался меня остановить, но я резко отдернулась.
— Я тебе не Лизок, моё имя — Лиза, Елизавета, как хочешь, но не Лизок!
— Хорошо, Лиза, я был не прав, признаю, но это тебе же во благо.
— В какое благо? Ты это о чём? — нервно усмехнулась я.
— Костя, останови её, — у мамы начиналась истерика, но она часто у неё начиналась по поводу и без. Сейчас, когда действительно был повод, её истерика уже никого не интересовала.
— Лиза, прошу тебя, давай сядем и поговорим, — твердо произнёс папа.
— Зачем, чтобы ты сказал мне очередную брехню?
Он вздохнул и сел на диван.
— Я соврал. Да, я соврал. Ругай меня, бей, но я сделал это чтобы защитить моего единственного ребёнка. Осуждаешь, понимаю. Но у меня одна дочь и я всё сделаю, чтобы она не встала на путь… который приведёт её к гибели.
Он закрыл лицо руками и заплакал.
Я остановилась.
Первый раз вижу, как плачет мой отец. У косяка застыла мама. Я стояла и смотрела на них и не могла сдвинуться с места.
Они, мои родные, самые дорогие мне люди, желающие только добра, как я могу наплевать на них как могу уйти. Я их единственная дочь, их ребёнок, конечно они готовы на всё, чтобы защитить меня.
— Папа, ты должен поехать туда и защищать его.
Он поднял лицо мокрое от слёз.
— Хорошо. Мы поедем вместе.
***
— Волков, к адвокату, на выход!
