говорить-то не хочется. Просто хочется почесать об него свои кулаки. Так же, как несколько лет назад его люди избили мою женщину. Но к этому мы еще вернемся.
– Не понимаю, о ком ты, – меланхолично выдает отец, щелкая мышкой и что-то глядя в ноутбуке.
И мое ангельское терпение дает трещину. С силой захлопываю крышку ноутбука, одним движением вырываю все провода и отправляю его в стену.
Чувствую удовлетворение и триумф, когда вижу, как глаза отца буквально наливаются кровью. Зато теперь все его внимание посвящено мне.
– Что ты себе позволяешь, ***?! – орет он так, что в окнах стекла звенят. Но меня это не пугает. Я питаюсь этими эмоциями.
– Я хотел задать тебе этот же вопрос. Какого хера ты вмешался в мою жизнь семь лет назад и буквально выжил из города мою невесту?! По какому праву?! – я же сохраняю спокойствие и хладнокровие. Помахать кулаками всегда успею.
– Ах, вот ты о ком… – с противной ухмылкой тянет отец и испытывает все грани моего терпения. А оно, уверяю, истощается с каждой секундой. И когда бомба замедленного действия рванет…наступит тотальный ***дец. – Да ты мне должен быть благодарен! Отвадил от тебя охотницу за миллионами.
У отца такое снисходительное выражение лица, как будто ждет, что я познаю истину, буду биться лбом об пол и поочередно благодарить за оказанную «добродетель» и извиняться, что сразу не узрел его «благих» намерений.
– За что я должен быть тебе благодарен, уточни? – холодно интересуюсь. Но это только снаружи. Внутри же мой зверь рвется с цепи, намереваясь вцепиться мрази в горло. – За то, что ты сломал три жизни? За то, что практически уничтожил меня, растоптал? За что конкретно? Или за все сразу?!
– За то, что ты не сгубил свою жизнь, связавшись с нищебродкой, – отчеканивает отец, и мои кулаки буквально горят, чтобы сломать ему челюсть.
Мои отношения с отцом никогда не были идеальными: он деспотичен и для него нет ничего дороже собственной компании. У него даже любовницы никогда не было, потому что фирма всю жизнь заменяла ему и мать, и жену, и любовницу в одном флаконе.
Но то, что он будет лезть в мою личную жизнь в лаптях, безбожно вытаптывать в ней все, что можно, и диктовать свои условия…я не мог представить даже в страшном сне.
– А с каких пор тебя волнует, с кем я буду жить и делить постель? – я опираюсь кулаками об стол и наклоняюсь вперед, как будто хочу уничтожить его одним лишь взглядом.
– С тех самых, как ты родился. Я никогда не скрывал, что ты, Стас – мой наследник. И у меня свои планы на тебя. Например, я намерен передать тебе компанию. И не позволю, чтобы к ней прикоснулись руки этой твоей нищебродки.
Мой папаша определенно сошел с ума. Иначе я не могу объяснить его одержимость фирмой. Ведь это всего лишь бизнес. Всего лишь деньги. И он точно не стоит трех загубленных жизней.
Но я не собираюсь ему ничего доказывать. У меня уже есть свой план. Потому что никто не может обидеть МОИХ девочек и остаться при этом безнаказанным. Я за слезы своей семьи жестоко караю. Даже если это собственный отец.
Но прежде я задам последний вопрос.
– Ты знал, что у меня есть дочь?
Папаша кривится, как будто его заставили съесть целый лимон.
– Я тебя умоляю. Еще далеко не факт, что эта соплюшка твоя. Непонятно перед кем эта нищебродка раздвигала ноги, чтобы…
Все. Этими словами он только что подписал себе смертный приговор. Потому что мой внутренний адский пес сорвался с цепи и жаждет крови.
Резким движением руки хватаю отца за галстук, сдергивая с кресла. Он моментально краснеет и хрипит, потому что этот предмет гардероба сейчас выступает в роли удавки.
Но мне плевать.
Если после этих слов и поступков в отношении Киры и бусинки эта мразь останется в живых – это будет настоящее чудо. Потому что я искренне считаю, что земля просто не имеет права носить таких ублюдков.
– Никогда. Не смей. Так. Говорить. Про мою. Женщину. И дочь.
И я бью четко и резко кулаком в челюсть, с удовлетворением слыша громкий хруст. Симфония для моих ушей.
Отец заваливается набок и с грохотом, задев кресло, валится на пол и скулит, как побитый пес. Хочу ему добавить на прощание, но думаю, что на первый раз с него достаточно. Ухожу, не прощаясь и хлопнув дверью напоследок.
– У вашего босса серьезные переговоры, – сообщаю с милейшей улыбкой ошарашенной секретарше, – просил ближайшие три часа не беспокоить.
Надо же отцу прийти в себя. И осознать за что получил «оплеуху» от собственного сына.
Быстрым шагом покидаю приемную и иду к лифту, на ходу набирая своего юриста.
– Передай все дела подчиненным и жди меня в приемной. Есть дело на миллион.
Кира
Я просыпаюсь с тяжелой головой и с все нарастающим чувством тревоги. За окном сгущаются сумерки, а, значит, я проспала приличное количество времени. Судя по гробовой тишине в квартире, Стас не возвращался.
Сердце бешено колотится, как будто именно в этот момент происходит что-то плохое. Ужасное. А я сижу здесь, в четырех стенах. И повлиять на происходящее не в силах.
Резко отбрасываю в сторону плед и сажусь в кровати. Шарю по тумбочке и достаю телефон. Дрожащими пальцами набираю номер лечащего врача бусинки.
– Алло? – слышу на том конце провода озадаченный голос доктора.
– Максим Валерьевич, добрый вечер. Извините за поздний звонок. Я просто хотела спросить, все ли в порядке с Яной? Как она? Я просто беспокоюсь.
Выпаливаю и закусываю палец до ощутимой боли, которая, по идее, должна меня отрезвить, но я едва ли чувствую ее. Сердце бешено колотится где-то в горле, оглушая, и поэтому я с трудом слышу ответ врача.
– Все в порядке, Кира, не волнуйтесь. Оборудование подготовили, план операции обсудили, через пару часов Яне вколют специальный препарат, а ровно в восемь мы начнем операцию.
Я перевариваю все сказанное Максимом Валерьевичем и выдыхаю. Оказалось, что на протяжении всего нашего недолгого разговора я не дышала.
– Спасибо вам! Извините за беспокойство. Я знаю, что вы бы сообщили мне первой, если не дай Бог что, но…Все равно места себе не нахожу. Разные мысли лезут в голову…
– Вам надо успокоиться, Кира, – серьезно и в то же время строго говорит врач. – Надо быть как никогда сильной и уверенной в себе. Ради дочери. Завтра тяжелый день
